Я до завтрака ещё, почитай, по тёмному, побежал в лазарет. Дарёна и не подумала ни спрашивать, куда это муж собрался, ни останавливать. Напомнила только, что Буривоева правнучка очень любила чернику с парным молоком. Чмокнув жену-разумницу в макушку, Всеслав отправился на кухню, где переполошил баб, что поднимались задолго до свету, вставая к плитам и столам. Не все блюда, как читал я и слышал в кулинарных передачах своего времени, готовились исключительно методом чудесного томления, сохраняя все питательные вещества и элементы. Каждый раз топить громадину русской печки было накладно — дров не напасёшься. И хотя тут, после той истории в Киеве с древлянами и переделом товарно-топливного рынка, проблем с ними тоже не было, относиться к ресурсам разумно и бережно люди умели задолго, очень задолго до того, как их стали учить распихивать мусор в три помойки вместо одной.
Бабы, вызвавшие бы у доброй половины дружины приступ тахикардии, сперва завизжали, потом побежали куда-то по кухне, как отара овец. Ладные, пухлые, мягкие, да в одних нижних рубахах по случаю хорошей погоды и вечного жа́ра от печей, они были похожи на летние облака, кучевые.
— Цыц, бабы! Ну-ка замерли! — выручил Вар, сориентировавшийся быстрее.
Я нашёл глазами Маланью, бывшую теперь старшей по кухне, и объяснил, чего мне понадобилось в её вотчине в такую рань. Она всплеснула руками и метнулась куда-то глубже, где от пара с дымом особо ничего и видно не было.
Вар одобрительно хмыкнул. Резкое движение руками привело к занимательным колебательным движениям в верхней части главной поварихи, а резкий разворот показал, что колебания те, вполне себе гармонические, как учил старик Рихтер, распространялись по всей окружающей поверхности.
Но долго думать, мне про физику, Вару тоже о чем-то интересном, не пришлось. Плошка с черникой и крынка молока появились быстро.
— Мытая? — строго спросил я для порядку.
— Мытая, батюшка-князь! Кипятком зашпа́рила ещё. И молочко утреннее сцеженное да гретое, как ты учил! — отчиталась статная баба, тараща на меня огромные синие глаза.
— Добро. К обеду успеваете ли? — уже на выходе уточнил я.
— Всё готово будет! Всё успеем! Не подведём! — вразнобой загомонили вслед кухонные пышные ангелы в исподнем.
Домна чернике с молоком обрадовалась аж до слёз. Рассказала, как старый прадед чуть ли не одним этим любимым с детства лакомством удержал её тогда с этой стороны Кромки. Где и брал только, не сезон, вроде, был? Ну, у волхвов наверняка свои каналы и своя логистика. Вон, Стоислав тоже и брусникой мочёной угощал, и огурчиками солёными, да такими вкусными и хрусткими, что великий князь, наплевав на опаску и ложную скромность, попросил продать способ приготовления такой красоты. Старший над Старшими хмыкнул и пообещал, что к возвращению в Полоцк будет ждать его кадушка с такими же точно. Я тогда, помню, подумал ещё, что с самого детства подозревал древнее колдовство в мамином рецепте. Её огурчики, на дубовом, вишнёвом и черносмородиновом листе, с хреном, укропом и чесночком, на вкус были точь-в-точь такие же, как встреченные в глубине веков.
Шов был отличный, жалоб от Домны я не дождался, даже строго их потребовав. Ноющие ощущения и дискомфорт за жалобы принимать было нельзя — так, констатация фактов, нормальное послеоперационное самочувствие. А вот то, что поведала она о том, что снаружи и внутри вроде как чесаться начинало, меня удивило. До неё никто о таком не говорил. А эти ощущения говорили о регенерации тканей, о том, что рана подживала, да снова неожиданно быстро. Правда, те, кого доводилось резать и шить до неё, и в себя приходили значительно позже. Или имели много другого, о чём стоило рассказать Чародею. Или русским не владели. Или всё вместе, как Ингеборга Финнсдоттир недавно.
Оставив зав столовой отдыхать и наслаждаться любимым десертом, строго-настрого запретив не то, что вставать, а вообще шевелиться, и настропалив медсестёр из старух и сирот, чтоб глядели внимательно, пошёл и сам завтракать.
Гнат, набивавший в бороду продовольствие, будто впрок, только махнул и кивнул с полным ртом. Откуда выпал кусок мяса, пойманный на лету́ и возвращённый обратно. Нетопыри — народ такой, своего не упускают, двигаются всегда чётко и неуловимо быстро. И пожрать большие мастера́.
— Готово всё? — наседая на омлет с грудинкой, спросил Всеслав.
В этом времени так не готовили, это я научил. И «княжья болтунья» прочно и быстро вошла в обиход. А когда Домна придумала кроме молока добавлять в неё крепкий куриный бульон, стала только лучше.
— Угу, — Рысь запрокидывал голову и клацал зубами хищно, по-волчьи, пытаясь быстрее прожевать и проглотить. Рогволд, Леся и Дарёна смотрели на него весело. — Ромка подходит уже. Сейчас поруба́ем и отправимся. Как язык Новгородский голос подаст — отец Иван на крылечко выйдет. Там и мы подтянемся.
Новгородским Языком звали главный колокол Софии Полоцкой, тот самый, который мы честно конфисковали с собора на Ильмень-озере. При всем своём большом весе и размере пел он как-то удивительно переливчато и разноголосо, резонируя на все лады. Как все новгородцы, наверное, общительный был.
— Ве́рхом, ни́зом? — уточнил Всеслав. Про то, как отправится княжья чета на площадь: тайным ходом или открыто.
— Поверху пройдём, — отмахнулся Гнат, — ещё девчатам подолы пачкать погреба́ми.
Шутил, наверное. Мощёные каменными плитами коридоры подземелий всегда были чистыми, будто только что выметенными. Везде, где была или бывала княжья дружина, царили чистота и порядок. Так исстари повелось, от пращура Рогволда Достославного, говорят. Не терпел он ни в чём бардака.
— Добро. А Глеб где?
— Умчался Одарку встречать, — улыбнулась Дарёна. — Прощения просил, что не дождался тебя. Но я отпустила, Всеславушка. На него глядеть мо́чи не было, аж у само́й пятки гореть начинали, да на при́стани тянуло.
— Пятки? — удивился было по-военному прямой Гнат, но напоролся на тяжёлый взгляд князя и мысль о том, что именно горело и зудело у княжича, развивать не стал.
— Даже лучше, все вместе выйдут на площадь со взвоза, удобнее, — кивнул Чародей. — Кондратовы рукодельники всё успели? Что говорят?
— Говорят: в лучшем виде сладили. Просят позволения ту задумку в работу взять, больно уж интересная вышла, — ответил воевода.
— Это пусть с Глебом после обсудят, — отмахнулся великий князь, — он им живо весь интерес сперва оценит, а потом и вовсе отобьёт. Сам Кондрат где?
— От Витеня ве́сти пришли: вернулся от норвегов, как