Утром Кондрат снова доложил о состоянии транспорта. Семь разболтавшихся стоек-опор заменили с вечера на новые. Старые починили за ночь. Готовы продолжать поход. Всеслав только крякнул, подивившись в который раз неожиданной стойкости наших ездовых лукошек. Но плотник, в роль главного конструктора вжившийся полностью, был в своих словах и людях уверен полностью.
Рысь отчитался, что у десяти ратников поморожены щёки, но не страшно, не до́черна, не до костей, и после получения начальственных кренделе́й они больше не станут забывать мазать морды гусиным жиром, как все прочие. Эта новость тоже порадовала. Ни простуженных, ни отравившихся, ни травмированных не было, а тот десяток помороженных я осмотрел сам и признал годными к дальнейшему прохождению строевой. То есть ездовой.
— А ну, прячь ха́ри в бо́роды! — скомандовал воевода зычно, на всю реку.
Она звалась Ка́сплей, в неё зашли со Двины ещё вчера. Впереди был тот самый канал, что торжественно открыл этим летом Глеб. И переход на Днепр дальше. Ещё в прошлую зиму пришлось бы тащиться по лесам-полям, по тем краям, где тянула свою лямку и песню про «Дубинушку» Шишкина ватага бурлаков. Теперь же путь, что летом, что сейчас, был прямым и ровным. А на Днепре, пожалуй, вполне могло получиться и коньковые полозья опробовать, по чистому льду. Он после ночной метели и здесь кое-где попадался, но по узкой и извилистой Каспле рисковать и не думали. Речка петляла так, что и на лыжах-то, на малой, не сравнимой со вчерашней, скоростью еле успевали в повороты попадать.
— Ниже шапки! Во́роты поднять! Кто забыл жиром намазаться — нос домой за пазухой привезёт! Завтра в Смоленске будем, там баня жаркая и девки толстые! Им безносые ни к чему! Ну, с Богом, черти!
И под хохот нетопырей и стрелков саночки стали сниматься с места. Гнат умел нащупать нужные струны, знал, как поддержать боевой дух в товарищах. На загляденье он был и воеводой и другом верным, кругом хорош, словом.
В одном только ошибся. До Смоленска мы долетели в тот же день.
Глава 16
Широка страна
Завидев высокий белый хвост снега за несущимися с невозможной, недопустимой, немыслимой скоростью чёрными точками под белыми пятнышками парусов, Смоленск забил во все колокола. И повалил на берег. Разведка, пролетавшая тут ранее, такого ажиотажа не вызвала — их саночки подкатили к городу почти впотьмах, заиндевелые нетопыри показали страже серебряную пластинку со знаком великого князя и тут же отправились в терем.
Руководил городом и окру́гой Роман Святославич, родной сын князя Черниговского и двоюродный брат Всеслава. До него, ещё совсем недавно, в прошлом году, до памятного финала первого Кубка по ледне и той не менее незабвенной беседы в подвале с дядей Всеволодом и Пахомом Полозом, руководителем группы ликвидаторов, в Смоленске сидел другой кузен Чародея. Владимир Всеволодович, по матушке — Мономах, а по документам — возможный претендент на должность великого базелевса Византийской империи. Он наверняка знал от покойной матери, как к таким претендентам относились на её давно покинутой Родине. Но и это не остановило молодого князя от рывка за кордон, едва стало известно о том, что его возлюбленный батюшка, интриган и клятвопреступник Всеволод, вместе с финалом Кубка по ледне встретил в Киеве и свой собственный. По последним сводкам из-за моря, сидел он где-то на дальней окраине Царьграда тише воды ниже травы и не отсвечивал.
Роман же, прозванный за внешность и бесспорный успех у женщин Красным, занял его место в Смоленске, причём предложил эту кандидатуру даже не Святослав, который и переводу первенца, Глеба, из Тмутаракани в освободившийся так внезапно Переяславль удивился, а сам великий князь. Он предположил тогда, что отец с сыновьями по флангам смогут сформировать устойчивую горизонталь власти. И не станут следовать дурацкому примеру Всеволода. И не ошибся.
— Всеслав, брат! — проревел на весь Днепровский берег хозяин Смоленска, статный и действительно симпатичный парень лет двадцати пяти, тёзка и, наверное, ровесник Чародеева первенца. Высокий, со светло-русыми волосами, длинноусый не по годам, он распахнул руки в приветствии дорогого гостя и родича. Прибывшего в составе почти тысячного войска, которое подлетело под стены города так, что в случае чего и воро́т бы закрыть не успели.
— А мы вас дня через три-четыре только ждали! Чего за лодочки такие ходкие у тебя, что быстрее, чем по воде, мчать могут?
— Ром, ты нерусский что ли? — испортил всю торжественность момента великий князь. Который за последние несколько часов промёрз до костей и не дрожал, кажется, исключительно на морально-волевых.
— Чего это я, и вправду? — смутился Роман и тут же заорал, обернувшись в сторону горы́, откуда, из-за стен, продолжали надсаживаться колокола́. — Да уймите уже пономарей там, раззвонились, как на Пасху! Топить все бани в городе немедля! У кого натоплены — живо разобрали по дворам княжьих воинов! Накормить, напоить, напарить всласть, не посрамить мне чтоб!
— Караульщиков выставить бы, — просипел Рысь, который, кажется, не столько замёрз, сколько затёк в креслице второго стрелка. По крайней мере выскочить из него со́колом воевода не смог. Смог молнией. Раз — и в землю.
— Сделаем, сделаем! Сторожить добро великого князя пуще глаза чтоб мне! Чтоб ни… — он присмотрелся к неожиданному транспорту, — ни щепочки, ни гвоздо́чка, ни верёвочки не пропало!
Ну да, это на санях торговых обычно лежали внавал мешки, короба́ да сундуки. Нетопыри же, едва выпав на непривычно твёрдую и не несущуюся навстречу землю, тут же накинули по́логи на каждый буер. Поди знай, чего там у Чародеева воинства? Страшно интересно, конечно. Но больше страшно, чем