Артур начал загибать пальцы, отсчитывая, сколько лет оставалось до совершеннолетия.
– Потом же становится только хуже. Когда ребенок начинает мыслить самостоятельно, когда появляется собственная воля – контроль ужесточается до предела. Еда, одежда, сон – все под контролем. Выйти за пределы эрцгерцогства? Забудь. Честно, я думаю, что все главы этого дома были немного чокнутыми. Здесь практически невозможно остаться в здравом уме.
Астина молча кивнула. Она даже представить не могла, каково это – прожить двадцать лет взаперти, под гнетом и в страхе. Когда-то, скрываясь в спальне Вальдо, планируя отомстить, она и сама познала безудержную жажду свободы. Но если даже она, выбравшая заточение добровольно, задыхалась от безысходности, то каково было Териоду, запертому не по своей воле?
– Наверное, кроме родителей, ему не на кого было опереться, – пробормотала Астина, к ее собственному удивлению, с долей сочувствия.
Артур покачал головой, лицо его помрачнело.
– Териод был лишен даже этого, он всегда рос один. Покойные эрцгерцог и эрцгерцогиня были слишком мягкими, слишком… отстраненными.
Астина нахмурилась.
– И как же это связано? Разве мягкость не означает заботу о сыне?
– Когда их дети умерли, они просто не смогли этого вынести, – сказал Артур печально.
– Трусливые оправдания, – презрительно фыркнула Астина.
Артур не стал с ней спорить, хотя в глубине души понимал эрцгерцога с эрцгерцогиней. Они отрешились от боли утраты – это был их способ сохранить рассудок. Он вздохнул и продолжил, уже более удрученно:
– Как бы то ни было, Териод всегда был одинок. Люди вокруг говорили, что он тратит свою любовь на неблагодарного недоноска вроде меня, но я никогда не считал, что это односторонний процесс.
Артур с силой сжал дрожащие губы.
– Когда человек ни к кому не привязан, то он просто сходит с ума, – добавил он, понизив голос почти до шепота.
Астина не нашлась с ответом. Ей слишком хорошо было знакомо чувство одиночества, разъедающее изнутри. Когда-то, будучи Мартиной, она пережила гибель всех, кто был ей дорог. Пустота и боль были такими, что безумие на их фоне казалось даже привлекательным. Если бы Теодор не дал ей причину жить, не подарил ей цель, она, возможно, просто рухнула бы под тяжестью этого груза.
– Поэтому я всегда хотел, чтобы Териод нашел ту, кому мог бы открыть свое сердце. Чтобы он наконец-то был счастлив. Долгие годы.
– Прости, что кто-то вроде меня занял место его жены.
– Да ладно, – отмахнулся Артур, но следующие его слова прозвучали искренне: – Лучше тебя для этой роли и не найти. Ты же вернула его к жизни, сделала человеком.
– Кроме этого, я ничего не могу ему дать.
– Вот именно. – Артур наклонился ближе, его глаза блестели. – А Териод, похоже, ожидал, что может рассчитывать на что-то большее.
Астина открыла было рот, чтобы возразить, но замерла. Слова Артура наконец-то все прояснили. Она вдруг поняла, что он имел в виду, и ее сердце болезненно сжалось.
Если бы Териод не отводил обиженного взгляда, если бы не избегал разговоров, она, возможно, и раньше заметила, что ему было нужно. Знай Астина о его прошлом – о боли, одиночестве, семейных тайнах, – то, быть может, ей не составило бы труда понять, о чем именно он мечтает.
– Я поняла, что ты хочешь сказать, Артур Эстебан. – В ее голосе звучала искренняя благодарность.
В этот момент она вдруг осознала, что за дерзостью и даже грубостью Артура скрывается тонко чувствующий, сообразительный юноша. Его глубокая привязанность к людям, несмотря на его бунтарский нрав, тронула ее. Она задумалась: не эта ли черта заставила эрцгерцога проникнуться к нему симпатией?
В памяти всплыло прошлое Артура – полгода скитаний по стране в попытке найти лекарство для брата. Эта история, прежде не стоившая ее внимания, теперь обрела новый смысл. Брошенный, озорной мальчишка, который нередко доставлял брату головную боль, как и сам эрцгерцог, нуждался в близком человеке. И возможность стать таким человеком для Артура придавала жизни эрцгерцога смысл.
Астина вдруг поняла, почему Териод так одержимо отдавался делам эрцгерцогства, порой пренебрегая собственным здоровьем. Все это время он создавал место, которое мог бы назвать домом. Позже эта привязанность перенеслась и на жену – женщину, которая позволяла ему чувствовать себя человеком, а не просто тенью своего долга. Но, как часто бывает с одинокими людьми, он ошибочно принял случайную встречу за судьбоносную.
«Если бы вместо меня была Канна, – подумала Астина, – она стала бы для него лучшим утешением».
Ее добрая мягкосердечная сестра могла бы окружить Териода заботой, которую Астина, как ей казалось, не способна была ему дать. Почему же эрцгерцог привязался именно к ней, такой холодной и отстраненной? Этот вопрос не давал ей покоя.
В памяти всплыла картина их первой встречи: волк, запертый в железной клетке, со взглядом, полным тоски и безысходности. Она поняла, что снова и снова оставляла этого «монстра» в одиночестве, погруженного в ее безразличие.
– Спасибо, – тихо сказала Астина.
Она была искренне благодарна Артуру за то, что помог ей взглянуть на все иначе. Без него она, возможно, продолжала бы бессмысленный спор с эрцгерцогом, не замечая его боли. Артур и правда оказался хорошим советником. Астина вспомнила слова Хиссена о том, что учить и учиться люди могут в любом возрасте. Несмотря на свою юность, Артур помог ей увидеть то, к чему она была слепа.
Она посмотрела на него с легкой улыбкой и добавила:
– Оказывается, ты хороший юноша. Так заботишься о кузене.
– Скажешь тоже… – пробормотал Артур.
Его щеки вспыхнули румянцем. Он отвернулся, притворившись, что изучает узоры на скатерти, но краснота предательски расползалась по шее. Пальцы нервно теребили салфетку.
Астина внутренне улыбнулась. Пожалуй, он все еще в том возрасте, когда искренняя похвала может вызвать такое трогательное смущение.
Териод пробудился в предрассветных сумерках, когда мир еще балансировал на границе темноты и света. Головокружения не было – лишь тихая ясность, будто проникший в сознание воздух раннего утра. Териод медленно поднял веки и тут же столкнулся со взглядом зеленых глаз, наблюдавших сверху. На мгновение он утратил связь с реальностью и посмотрел в окно, за которым медленно разливалась бледная дымка.
Несколько раз моргнув, Териод снова взглянул на жену. Она неподвижно, точно статуя, сидела рядом на постели.
– Что вы делаете? – вопрос повис в воздухе, усиливая неловкость.
Териод потер виски и