— Какая именно стройка? — коротко спросил он.
— Выбор за вами, Лаврентий Павлович. Та, что на слуху, где больше всего ругают за «неэффективность капиталовложений». Где самые серьезные срывы сроков.
В кабинете повисла тишина. Берия вдумчиво покивал головой, и в его глазах мелькнуло холодное удовлетворение.
— Хорошо. Будет вам такая стройка. И полномочия. Готовьтесь, Георгий Константинович. Теперь вы будете бороться не с японцами, а с нашей родной советской волокитой. И это, поверьте, порой куда опаснее.
Раздался телефонный звонок. Нарком снял трубку. Медленно поднялся.
— Да, товарищ Сталин… Он у меня… — протянул трубку мне. — Вас, товарищ Жуков!
Глава 6
Я вошел в прихожую, чемодан уже стоял у двери. Александра Диевна вышла из гостиной, дочери — из своей комнаты. Они понимали, что я уезжаю. Младшая уже куксилась. Вот-вот заплачет.
— До свидания, девочки, уезжаю, — сказал я, снимая с вешалки шинель. — В командировку, На строительство.
— Надолго? — спросила жена.
Слишком спокойно спросила. Насколько я успел ее узнать — это означало крайнюю степень встревоженности.
— Настолько, насколько потребуется, — проворчал я, надевая шинель и фуражку. — Не беспокойтесь. Все будет в порядке.
— Береги себя.
Элла подбежала и обняла меня, прижавшись щекой к грубому сукну шинели.
— Папка, привези мне что-нибудь!
Я положил руку на ее голову.
— Учись хорошо. Тогда привезу.
Эра стояла поодаль, смотря на меня серьезным, взрослым взглядом.
— Ты едешь на север? Там сейчас холодно.
— Не замерзну, — с улыбкой сказал я ей. — Присматривай за сестрой.
Я поцеловал Шуру, взял чемодан и вышел в подъезд, не оглядываясь. Жена, конечно, все понимала, хотя и не произносила вслух, а девочки пусть думают, что я еду на стройку. Так им будет спокойнее.
За окном «эмки» замелькали вечерние огни Москвы. Я смотрел на них, но видел другое — заснеженные леса и гранитные глыбы Карельского перешейка. Мысли невольно возвращались к вчерашнему разговору в кремлевском кабинете.
Когда я вошел, вождь был один. Он пригласил меня садиться, а сам по своему обыкновению остался на ногах. Медленно раскуривая любимую трубку, Сталин посматривал на меня изучающим взглядом.
— Товарищ Жуков, — наконец заговорил он. — Финское правительство отвергло наши предложения по обмену территориями, хотя мы готовы были передать им в два раза больше земли, нежели требовали от них. В вопросе создания безопасной зоны на севере Ленинградской области компромиссов быть не может. Поэтому мы приняли решение отодвинуть границы с Финляндией военным путем. Вы хорошо показали себя во время боевых действий на Халхин-Голе. Поэтому предлагаю вам возглавить ударную группировку советских войск, задачей которых будет прорыв укреплений противника на Карельском перешейке.
Я ответил не сразу.
— Принимаю это предложение, товарищ Сталин, но при соблюдении определенных условий.
Хозяин приподнял бровь, из его трубки поднялась струйка дыма.
— Каких еще условий?
— Первое. Вверенные мне соединения не должны участвовать в боевых действиях без предварительной подготовки. Красноармейцы, тем более мобилизованные, не готовы к войне в лесу, зимой. Нужно время на их обучение.
Сталин кивнул.
— Второе, — продолжал я. — Параллельно с подготовкой бойцов необходимо провести глубокую разведку в тылу противника, с целью уточнения глубины эшелонирования его обороны. В идеале, мы должны знать каждый ДОТ, каждую амбразуру, как свои пять пальцев.
Снова кивок.
— Третье, — сказал я. — Прорыв должен быть поддержан массированным применением тяжелой артиллерии и авиации. Без этого лобовой штурм — это самоубийство… И четвертое — экипировка. На Севере поздняя осень уже зима, а в декабре метеорологи предсказывают сорокаградусные морозы. В сапогах, шинелях, буденовках мы поморозим красноармейцев. Да они попросту утратят боеспособность. Обязательно — полушубки, на худой конец — ватники. Шапки-ушанки. Валенки. Хорошие рукавицы, шерстяные носки, шарфы.
Вождь молчал, прохаживаясь по кабинету. Потом резко остановился.
— Сколько времени вам нужно на подготовку красноармейцев? — спросил он, словно не услышав четвертого условия.
— Месяц. Не меньше.
— Три недели, не больше, — отрезал вождь. — Что касается остального… Артиллерия, авиация, валенки — все будет. Только должен быть результат. Вам понятно, товарищ Жуков?
Я встал. Вытянулся по стойке смирно.
— Понятно, товарищ Сталин.
Машина резко затормозила у Ленинградского вокзала. Я вышел, поправил портупею. Шофер вынул из багажника чемодан. Хотел проводить. Я не позволил. Взял у него свою поклажу и поднялся по ступеням. Вскоре уже сидел в вагоне «Красной стрелы».
За окном проплывали темные силуэты подмосковных лесов. Я ехал в купе, отведенном для высшего комначсостава, и смотрел в заиндевевшее стекло. Собственное отражение накладывалось на мелькающие огоньки станций.
Впереди была Финляндия. Не та, что я помнил из единственной турпоездки в детстве, а та, что ждала нас за линией Маннергейма — с метелями, сорокаградусными морозами, гранитом дотов и снайперами-«кукушками».
Я мысленно прокручивал карту Карельского перешейка, которую изучил накануне. Лесисто-болотистая местность, узкие дороги, десятки озер. Идеальные условия для обороны и убийственные для наступления большой армии.
Именно здесь наша военная машина, которую я только начал перестраивать, должна была пройти первое настоящее испытание. Мои условия Сталину были не просто разумными требованиями любого командарма, желавшего выиграть сражение.
Это был минимальный набор, без которого операция была обречена. Меньше месяца на подготовку — чтобы научить бойцов не замерзать в снегу, не паниковать при артобстреле, отличать финскую белую масккуртку от сугроба.
Артиллерия — чтобы крушить доты, а не разбрасывать снаряды по площадям. Авиация — чтобы видеть, что творится за линией фронта и чтобы разрушать те же доты, перерезать линии снабжения и пресекать ротацию боевых частей врага.
Я понимал, что меня ждет на месте. Уверенные в себе командиры, особенно из высшего комначсостава. Красноармейцы уже мерзнущие в своих шинелках. Шапкозакидательский угар и замалчивание реальных проблем.
И главное — невидимая, но прочная стена непонимания и сопротивления, но я ехал не для того, чтобы повторять чужие ошибки. Я ехал, чтобы сделать так, как должно быть сделано, хотя бы в зоне моей ответственности.
Война в Монголии прямо не была связана с интересами СССР, чего не скажешь о Финской или, как ее еще называли, Зимней войне. И понимая, что далеко не все от меня зависит, все же надеялся, что нужные уроки будут из этого конфликта извлечены.
Пусть ценой собственной карьеры, но я не позволю бездарно положить красноармейцев в снега Карельского перешейка по глупости и самоуверенности военачальников. Поезд набирал скорость, увозя меня к этой новой войне.
Утром «Красная стрела» плавно подошла к перрону. Я вышел из вагона. Дохнул в лицо холодный и влажный питерский воздух. На перроне меня ждали трое военных — начальник штаба Ленинградского округа Чибисов и двое сопровождающих.
— Товарищ комкор, добро пожаловать