Биф обернулся и взглянул на двоих рабочих, поднявшихся на середину пыхтящего Генератора. Отсюда было сложно разглядеть, что именно они там крепят, но по их коротким кивкам стало ясно: они ждут лишь сигнала.
Несколько человек из толпы вышли вперёд.
— Это не страх, а реальность, губернатор! — выкрикнул один из них. — Все мы знаем, что ждёт нас впереди. Быть может, в Лондоне жизнь постепенно налаживается, в то время как мы здесь просто ждем встречи со смертью!
Биф холодно посмотрел на говорившего, а затем вновь обвёл взглядом зашумевшую толпу.
— Когда-то вы избрали меня. Вы доверили мне свои жизни, и вместе мы добились многого. И теперь я, как ваш губернатор, не имею права позволить страху превратить наши достижения в ничто! С сегодняшнего дня в Нью-Бэлфасте всё будет иначе. Отныне все мы подчинены одному неизменному закону. Одному Порядку!
Губернатор махнул рукой. За его спиной с тяжелым шумом развернулось полотнище Единого рабочего общества. Сочетание черного и красного с жестким контуром шестерни в центре притягивало взгляд, восхищало и одновременно пугало.
— Больше нет различий! Больше не будет страха! Лишь один народ и один порядок!
Кто-то радостно закричал, другие взирали на развевающийся флаг в тяжелом молчании, третьи развернулись и ушли — Биф запомнил их лица.
Развернувшись на пятках, губернатор задержался лишь возле здоровяка Бора, который привычно скрестил руки на груди.
— Организуйте ночные патрули, мистер Бор. Город должны охранять люди, преданные нашему делу…
Биф знал: теперь он обязан быть твердым и решительным. Если он хочет победить холод, в его сердце больше нет места для сомнений. Нет места для тепла.
Глава 6. Человечность
21 июня 1886 года
Лондон
Город погибал.
Узкие улочки, ведущие к реке, были забиты телами. Ледяные глыбы с грохотом проминали оцинкованные крыши домов, калеча и убивая без разбора. С запада, со стороны причалов, доносились крики отчаяния и мольбы, но они быстро стихали в морозном мареве.
Биф почувствовал, как Олбрайт, несший его на руках, осторожно опустил его на какую-ю кровать. Сквозь пелену он услышал голос друга:
— Держись! Слышишь? Только держись!
Все произошло так быстро и беспощадно, что эхо ужаса не утихало еще несколько дней. Но это было лишь начало…
Почти неделю я не мог прийти в себя. Чудом уцелев, я отделался сотрясением мозга. Пожалуй, судьба проявила милосердие, сохранив мой разум от того, что довелось увидеть остальным в первые дни катастрофы.
Биф окончательно очнулся в своем доме, лежа в теплой одежде на постели. Первое, что он увидел, был портрет сэра Моргана Додсона, сурово глядевший на него со стены.
— Как ты? — раздался голос рядом.
Вместо ответа Биф резко сел, ойкнул от боли и прижал руку ко лбу, осторожно ощупывая перебинтованную голову. На нем было тяжелое пальто, когда-то выменянное у купца в России — надежная вещь, под стать канадским штанам и норвежским сапогам. Однако даже здесь, у камина, было чертовски холодно.
— Как ты? — повторил Джон, подкинув ещё одну чурку в огонь.
— Словно ледяной глыбой ударили по башке, — буркнул Биф.
— Я услышал, как ты упал. Не хотелось бы видеть тебя таким ещё неделю.
Биф позволил себе слабую улыбку.
— Пожалуй, ты дважды спас мне жизнь.
— О, не благодари! — Джон взял стоящую на каминной полке бутылку и плеснул в стакан. — Я уже отблагодарил себя сам твоим отборным виски.
Биф подошёл к огню, растирая озябшие руки.
— Где остальные?
— Вчера, когда ты наконец пришел в себя, Бэйли был вне себя от счастья. Нет, нет! Этот старик напрочь не умеет улыбаться, ты был прав. Сейчас они с Альфредом на кухне, стряпают какое-то шотландское блюдо.
— Джон, насчёт Элизабет, я…
— Не нужно, — Олбрайт глубоко вздохнул, обрывая его на полуслове.
Он вздрогнул и отошёл к огромным окнам, открывающим вид на центральную улицу. Из туч, собиравшихся в небе всё утро, вновь повалил снег. Пушистые хлопья лениво кружились в воздухе и тихо падали вниз, укрывая землю мягкой белой пеленой. Плохо дело: казалось, зима и не думает заканчиваться.
— Элизабет была… она могла бы стать моей женой. К счастью, я не успел к ней так сильно привязаться. Твоё здоровье!
Олбрайт пожал плечами и сделал ещё глоток. Биф, который хорошо его знал, сразу сменил тему, не пытаясь спорить.
— Так значит, теперь хлестать виски — это твоя привилегия?
Джон посерьёзнел.
— Прежде чем решишься выглянуть на улицу, советую и тебе принять пару-тройку стаканов.
Биф опустил взгляд и поморщился, вновь ощупывая всё ещё болевшую голову.
— Я понимаю. Но именно поэтому считаю, что лучше увидеть «это» на трезвую голову…
Олбрайт безучастно откупорил ещё одну бутылку. А тем временем ветер снаружи взвыл, вспылил снежные наносы, укрывавшие тела, зашумел в обмороженных кустах роз и высоких кронах. Серое, хмурое небо обильно посыпало снегом тихую улицу, скрывая всё и вся белым саваном. Биф поднял воротник и поплотнее запахнул плащ.
Подгоняемый страхом, он осторожно переступил через несколько тел и вошёл под своды разрушенной арки. Сапоги, ступая по насту, будили призрачное эхо, которое тут же заглушал ветер. Биф дрожал — не от холода, а от ужаса.
Снег валил всё сильней и сильней. Началась настоящая вьюга, такая, что в трёх футах ничего невозможно было разглядеть. На главной улице Лондона правила смерть. Она вихрем плясала над десятками замёрзших тел.
Мы верили, что рано или поздно всё это закончится.
Холод сплотил нас, сделал равными перед своим могуществом. Многие нашли кров под крышей моего дома, но шли дни, недели, месяцы, а становилось только хуже. Вслед за градом пришли снег и мороз, а за ними неотвратимо следовали болезни и зверский голод.
— Вон тот, в шляпе, — указал Олбрайт, слегка отодвинув занавеску.
Биф сощурился, пытаясь рассмотреть лица троих незнакомцев, шнырявших напротив дома.
— Думаешь, они что-то задумали?
— Надеюсь, ты не станешь утверждать, будто они решили перекинуться в карты? — Олбрайт с великим трудом сохранял спокойствие. — Сукины дети будут всегда. И мы убьём их, если они посмеют сунуться сюда.
Слова Джона прозвучали резко, грубо и равнодушно. От изумления Биф вскинул брови. Профиль Олбрайта был озарён мертвенным светом зимнего дня. Лицо товарища казалось неестественно хладнокровным, и только кривая ухмылка выдавала скрытую тревогу.
Биф прекрасно знал, в чем дело. Он лишь надеялся, что потеря любимого человека не пробудит в добродушном друге ненависть и жестокость