Снег падал бесконечно. Небо то проглядывало бледной голубизной, то тяжелело до черноты, прежде чем его вновь заволакивала серая муть. Джон начал впадать в отчаяние. Он уже не был уверен, что движется в верном направлении, но продолжал упрямо переставлять ноги, твердо решив: либо он найдет город, либо умрет здесь, в объятиях неприветливого Безмолвия.
Вскоре измученный разум начал играть с ним в прятки. Время от времени из вихрей снега выскакивал Рябой. Призрак выкрикивал грязную брань, размахивая револьвером, и Джону казалось, что он даже чувствует тошнотворный запах гнили, исходящий из его рта. Они вступали в яростную схватку; Олбрайт падал, истощенный, не в силах отразить последний удар врага. И только тогда тень исчезала, превращаясь из ненавистного мертвеца в безобидное очертание скального выступа или причудливый сугроб.
Другие видения были милосерднее. Случалось, на помощь приходил Хэмши: он подводил Джона к жаркому костру, который бесследно исчезал, стоило лишь протянуть к нему руки. Иногда спасителем являлся Хэнс; он ворчал, что ему вечно приходится разыскать горе-путешественников, и укрывал Джона тяжелым шерстяным плащом. Но самыми сладкими и горькими были минуты, когда рядом возникала Элизабет. Она смотрела на него своими ясными голубыми глазами и шептала слова утешения. Иногда она почти касалась его лица, прежде чем раствориться в морозном мареве.
Джон шел и шел, пока в какой-то миг не осознал: путь окончен. Он занес ногу для следующего шага, но тело отказало, и он рухнул ничком в сугроб. Измученный, полуобмороженный мозг тщетно отдавал приказы подняться — мышцы больше не подчинялись. Снег под ним перестал казаться холодным. Он стал… мягким, уютным, почти теплым. Облегченно вздохнув, Джон закрыл глаза.
Резкий звук заставил его снова разомкнуть веки, но Олбрайт лишь безучастно наблюдал за очередной выходкой своего разума. На этот раз воображение нарисовало стаю крупных белых волков — таких же ослепительно-белых, как окружающая их пустыня. Хищники сомкнули кольцо и замерли в ожидании. Джон смотрел на них с вялым интересом, гадая, какой сценарий разум разыграет теперь. Бросятся ли они в атаку прежде, чем исчезнуть? Или просто дождутся, пока его чувства окончательно угаснут?
Сквозь ватную тишину забытья пробился новый звук — тяжелый, надсадный ритм работающего поршня и скрежет гусениц по насту. Снежная пыль взметнулась столбом, когда из мглы, окутанный паром и лязгом железа, вынырнул паровой снегоход. Его прожекторы разрезали сумерки, превращая призрачных белых волков в обычные тени, которые тут же растворились в свете ламп. Механическое чудовище Нью-Белфаста, тяжело отдуваясь паром, замерло всего в нескольких ярдах от неподвижного тела Олбрайта, возвращая его из мира грез в мир раскаленного масла и спасительного металла.
На этот раз Джон разозлился. Он уже привык к видениям, которые порождал его измученный разум, и теперь боялся лишь одного: умереть раньше, чем узнает, что уготовила ему эта невиданная ранее машина.
Он снова закрыл глаза и провалился в пустоту, где больше не было ни холода, ни чувств.
— Джон? Ты слышишь меня, Джон?
— Г-где… г-где я…
— Дайте воды! Скорее, Альфред! Вот так, понемногу. Пей, дружище, пей!
— Много не давайте! — послышался строгий женский голос. — Вы только сделаете хуже.
Олбрайт с трудом разомкнул веки. Первое, что он увидел — блеск полированной механической руки, поправлявшей его одеяло. Медсестра ловко сменила насадку на протезе и принялась толочь в ступе какие-то лекарства.
— Ты всех нас спас, Джон! Ты слышишь? — Биф Додсон сидел рядом и его ладонь, лежавшая на плече друга, казалась непривычно тяжелой. — Ты сделал это. Ты нашел их.
Джон взглянул на Бифа и печально улыбнулся. За то короткое время, что они не виделись, Додсон будто постарел на десять лет и еще сильнее исхудал. Сам Джон чувствовал себя прескверно, тело ныло от пережитого обморожения, но всё это было не важно. Он, черт возьми, добрался!
* * *
С получением Паровых ядер работа закипела с новой, лихорадочной силой. Франц был неумолим в своих прогнозах: до удара стихии оставалось четыре дня.
Угледобытчик теперь напоминал пробудившегося монстра. Огромная машина содрогалась в конвульсиях, выплевывая на мороз горы антрацита, черневшие на фоне девственного снега. Биф шел на риск, оголяя тылы: почти все инженеры были брошены на утепление бараков, лесопилки стонали от нагрузки, а Лазарет фактически остался на самотеке под присмотром неопытных санитаров. Глядя на то, как люди вгрызаются в работу, Биф позволил себе опасную мысль — что «лондонская зараза» отступила. Но он забыл, что загнанный в угол зверь наиболее опасен.
Мятеж вспыхнул на рассвете третьего дня, когда небо над городом было цвета застывшего свинца. Один из стражников, поддавшись агитации Чарли, хладнокровно вогнал нож в горло напарнику и открыл засовы темницы.
Толпа росла пугающе быстро. Вооруженные ломами и тяжелыми гаечными ключами, протестующие двинулись к штабу Бифа. Редких патрульных, пытавшихся воззвать к рассудку, просто втаптывали в ледяную крошку. Гул пятидесяти глоток сливался со свистом ветра. До хижины Бифа оставалось не более пятидесяти шагов, когда путь им преградил человек, которого они никак не ожидали увидеть.
— Так вот, на что вы променяли свою совесть? — Голос прозвучал негромко, но в наступившей тишине он резал лучше скальпеля.
Джон Олбрайт стоял, тяжело опираясь на трость. Лицо его, посеревшее от изнеможения, казалось высеченным из камня. После того как его разбудили, ему потребовалось десять минут мучительной борьбы с собственным телом и добрая порция виски, чтобы заставить окоченевшие мышцы и суставы подчиниться. Но сейчас он стоял прямо, и взгляд его был тверд.
Толпа замерла. Все ждали, что ответит Чарли.
— Глядите-ка, Джон Олбрайт воскрес! — Чарли осклабился, перехватывая увесистый рычаг. — А я-то думал, ты уже пополнил ряды в «Снежной лощине».
— Полагаю, ты очень на это надеялся, — Джон не отвел взгляда. — К чему этот цирк, Чарли?
— Да потому что он клоун! — Голос Бифа раздался из тени дверного проема.
Он вышел на крыльцо, и в ту же секунду из-за сугробов и углов окрестных построек показались стволы ружей и холодный блеск патрульных дубинок. Кольцо стражи замкнулось вокруг бунтовщиков.
— Вы не оставили нам выбора! — выплюнул Чарли, стараясь игнорировать насмешку. — Я не хочу подыхать здесь, Биф. Никто из нас не хочет. Лучшее, что можно сейчас сделать, так это дать нам припасов и отпустить!
Толпа зароптала. Воздух, казалось, наэлектризовался — еще секунда, и начнется бессмысленная кровавая резня. Биф лишь вызывающе ухмыльнулся, но Джон не сводил глаз с Чарли:
— Мы слишком многим пожертвовали, чтобы позволить тебе всё разрушить, — голос Джона окреп. — Я знаю, вы измотаны. Я знаю, что вам