Между камнями нашли маленькое гнездышко из пуха и травинок. В нем было целое яичко. Какая-то птаха выбрала укромное место для дома, не подозревая, что связала свою судьбу с историей.
Каждый раз, когда лопата звякала как-нибудь по особому, все поднимали головы и разгибались. Проверяли, изучали, ползали на коленках. Тщетно. Камни, камни, камни…
Потом североземельцы разделились. Владимиров и Рахманов пошли осматривать кут и восточный берег залива Ахматова, Леденев, Курочкин и Яценко двинулись по западному берегу.
Никаких давних следов пребывания человека в этом районе не нашли. Ничего не дал осмотр и остальной части западного берега залива Ахматова, а также берега пролива Шокальского ©т мыса Песчаного до фьорда Спартак и от мыса Острый Нос до мыса Неупокоева,
На восточном берегу залива Ахматова нашли массу предметов, брошенных, видимо, в 1947 году той самой гидрографической экспедицией, которую возглавлял Михаленко. (Датировка этой стоянки не вызывает сомнения: на аккумуляторных батареях стоит 1947 год, на гиль-зе от охотничьего патрона – 1944 год и т. д.)
Обнаруженные вещи были брошены почти 30 лет назад. Когда над ними склонились участники экспедиции, предметы выглядели словно новые. «Бачок примуса не потускнел», «иголкой можно шить», «инструмент – хоть сейчас в дело» – такие записи сделал в дневнике Владимиров. Видимо, мало что изменится и еще через 30 лет. Здесь низкие температуры. Колебания температуры происходят практически в зоне ниже 0°, что и сыграло роль в сохранности предметов,
Арктика хранит следы бережно, поэтому-то и имеют смысл наши поиски. Эти предметы пролежат и 60, и 100 лет почти не изменившись… Будь в заливе Ахматова более давняя стоянка, следы ее сохранились бы точно так же, как найденные нами вещи. И мы нашли бы их.
Невозможно доказать, что Н. И. Пьянков не видел в 1947 году банок. Но дневниковая запись топографа и наша работа в заливе делают эту находку чрезвычайно сомнительной.
Кости же здесь есть. Их видел Пьянков в 1947 году. Их видел В. А. Троицкий в 1971 году. Гидрограф насобирал целую охапку костей. В Диксоновской портовой больнице груду, которую он привез, осмотрели врачи. Вывод их был такой:
«Передние и задние конечности животных, скорее всего, северного оленя. Остатки фаланги могут принадлежать медведю, Ни одна из предъявленных костей к человеческому скелету не относится…»
Отряд Леденева в 197S году в районе реки Костяной тоже видел кости – кости животных. Еще они видели погибшего оленя. По свидетельству Леденева, здесь сочная растительность, мох, маленькие деревца. В этот своеобразный оазис из арктической пустыни приходят звери, подчас ослабевшие, некоторые находят тут свой конец. 8 арктических маршрутах кости животных встречались нам очень редко, а тут было прямо-таки кладбище. Более чем вероятно, что кости, которые видел Пьянков, того же происхождения.
Казалось бы, на этом можно поставить точку. Но вновь и вновь возрождается «гипотеза залива Ахматова». Потому мы и рассказали эту историю. Историю о беспечном обращении со словом, о трудной работе гидрографов, об одном из путешествий экспедиции «Комсомольской правды».
* * *
Они – бывшие фронтовики – частые гости редакции.
Бывшие…
Трудно пишется это слово.
Порой, положив на редакционный стол исписанные листы, ветераны начинают рассказывать.
Какой живой правдой дышат их воспоминания!
Какая грудная забота о том, чтобы молодые поняли, особенно сегодня, когда снова в мире неспокойно, – человек обязан знать, что и как он будет защищать, если Родина позовет.
Их бой продолжается.
Они, прошедшие горнило войны, как никто, может быть, имеют нравственное право и призвать и предостеречь, ибо они принесли
Родине победу, они знают правду о войне.
Публикуем несколько заметок фронтовиков.
Только один выстрел
Михаил КАМЫШЕВ
В полдень в расположение полка приехал командир дивизии генерал Болотов Андрей Иванович. Приехал, как. всегда, без предупреждения, чтобы посмотреть все своими глазами.
Выслушав доклад и полистав журнал наблюдения, сел и прильнул к окулярам стереотрубы. Едва развернул ее влево, как наверху, над головой, раздался треск и посыпались струйка земли и битое стекло.
– Что за чертовщина? – изумился генерал. Он оглянулся на вскочившего в блиндаж лейтенанта, старшего группы наблюдения.
– Может, шальная пуля? – уклончиво предположил лейтенант.
И тут снова раздался треск и зазвенели стекляшки. Поднявшись с сиденья и отряхиваясь, генерал буркнул:
– Шальная пуля? Снайпер!
Он вспомнил, как не раз слышал про вражеского снайпера. Его окрестили Хитрым Фрицем, и пошла о нем молва, что бьет без промаха. Болотов теперь сам убедился, сколь искусен вражеский снайпер.
Выйдя из блиндажа, Болотов свернул направо и уверенно зашагал по траншее. Следовавший за ним адъютант осторожно заметил:
– Вы не забыли, товарищ генерал: неподалеку злополучный участок мелкой траншеи. Может, лучше другим путем?
Болотов усмехнулся:
– За семь верст киселя хлебать? И потом: вы что же хотите, чтобы я труса праздновал? Проскочим!
Перед глазами на изгибе траншеи неожиданно замаячил фанерный щиток, заставивший Андрея Иванович ча остановиться. Сощурившись, прочитал чётко выведенные предостерегающие слова: «Держи ушки на макушке, иначе окажешься у Хитрого на мушке!»
– Ну и ну: в стишках врага прославляют! – усмехнулся Болотов и шагнул в изгиб траншеи.
Вечером насмешливо и строго выговаривал командиру полка:
– Кто это сочинил дурацкие стишки: «Держи ушки на макушке»? Не знаете?… Врага надо нещадно бить! Поперек лощинки поставьте земляную стенку, чтобы люди зря не гибли. А снайперов надо учить, разжечь стремление побить врага, а не бояться его. Мне докладывали, что вы сами сегодня занимались со снайперами.
– Так точно. Только что от них… Хороший в команде народ подобрался. Да и Твердохлеб скоро должен вернуться… Постараемся, товарищ генерал!
Старенький «газик» погожим июньским утром, тарахтя, катился по выщербленной снарядами и минами шоссейке. В кузове стоял коренастый старший сержант. Упругий ветер трепал русый чуб, заставляя щуриться, а он, смахивая слезу, с нарастающим любопытством рассматривал развертывающуюся перед ним панораму. Недавно здесь проходил передний край. Многочисленные, залитые водой воронки, изорванная паутина проволочных заграждений, посеченные, обгоревшие деревья – все свидетельствовало о жарком бое. Вон там, левее дороги, в кустарнике, была его огневая позиция, где он чуть было не поплатился жизнью из-за своей беспечности.
День стоял ясный, безветренный. Твердохлеб на огневой позиции, не выдержав соблазна, закурил. Приметив над кустами струйку дыма, вражеский снайпер уже не спускал с того места глаз. А Михаил, отведя душу и не подозревая об опасности, осторожно