Это добро общее, добро целого, веков и потомства. Но если бы и самый утонченный, рассчетливый эгоизм вздумал спросить, что каждый из нас почерпнул на свою долю в новом порядке вещей? Мы отвечали бы, честь существовать по-человечески и право возвышать и облаготворять свое существование всеми нашими силами материальными и нравственными. Разве деятельность, указанная Петром духу русского народа, не служит уже для каждого из нас источником разнообразнейших благ, точно так, как она служит опорою нашей самобытности и прочным залогом нашей вечной славы?
Искусства, науки, новые ветви промышленности, их совершенствование, их приложение – какой неиссякаемый источник всевозможных успехов жизни! Какие средства, чтобы возвысить в нас достоинство человека и сделать отрадным пребывание наше на земле! Сколько прекрасного сопряжено с существованием гения, таланта, доблестной воли – а им открыты поприща, цели и пути. Совершенного счастия нет ни в каком ходе вещей на земле; но есть многие блага, которые вкушать может только ум образованный и есть многие злополучия, которые отвратить может одна образованность.
Все, что наполняет сердце наше сладким сознанием его обилия и силы; все, что каждый из нас называет своею славою, чем даже каждый из нас наслаждается в беспечности покоя, – все дар просветителя народа! Но могут спросить: не надлежало ли нам идти медленнее по новому пути? Нет, Мм. Гг.! Это значило бы отваживать будущность нового порядка вещей и самую будущность государства на неверное покровительство удачи и случая. Сия-то быстрота, как и всеобщность преобразования, есть одна из величайших заслуг гения нашей новой истории. События оправдали его твердую и решительную волю.
Ум столь обширный и проницательный, как ум Петра, не мог медлить, видя быстрое возрастание держав образованных; скоро возле них не было бы места другим стихиям общества. В состоянии ли мы представить себе, каким ужасом должно быть поражено сердце великого монарха, когда он, обозрев состояние вещей в Европе, увидел свою возлюбленную Россию во всей крепости природных сил ее, со всеми правами на великое существование и почти без всех пособий, какими сопредельные ей народы, с каждым часом своей политической жизни, приобретали новые успехи!
Что сделалось бы с Россиею, когда отважный солдат, сжавший судьбу Севера в железной руке своей, этот Карл XII, низложенный юным нашим просвещением, бросил бы свой победоносный меч на весы с древними нашими предрассудками? Что сталось бы с нами, когда другой воин, более счастливый и более великий, перестраивая ветхую Европу по своим исполинским замыслам и простирая свой окровавленный скипетр на Россию, встретил бы в нас одно только мужество – и ничего, или мало от спасительного могущества науки и искусства? Нет! Петр Великий не только просветил Россию, но спас ее, – спас, потому что просветил!
Станем, Мм. Гг., на другую точку зрения: посмотрим на Петра как на деятеля всемирного. Народ, занимающий необъятное пространство земного шара, печальными судьбами был надолго отторгнут от участия в общих делах мироустройства и мироправления. Другие народы, прияв в руки свои Европу из кровавой купели перерождения, уже давали ей закон, гражданственность, науку и искусство; каждый из них спешил приложить свою мысль и свой труд к этому новому зданию истории, – и человечество скоро увидело пред собою в числе даров, ими принесенных, компас, порох, Америку, книгопечатание, Дантову «Божественную комедию», Беконов «Новый органон», Рафаэлево «Преображение».
Между тем Россия, проникнутая ужасом претерпенных ею зол, стояла в хладном и уединенном величии, как бы боясь подать содействующую и дружелюбную руку чуждым людям, от коих понесла она на сердце своем столько скорбей. Но такое отчуждение не могло быть ее уделом. Петр принял ее в свои мощные объятия и, оживотворив своим дыханием, возвратил ее человеческому роду. Свежие, энергические силы влились мгновенно в ослабевшее тело Европы – и мир получил нового двигателя образованности, еще не утомленного и не пресыщенного успехами, готового усвоить себе, возрастить и пронести в концы его все великое и прекрасное, – все человеческое, кроме обольщений ложной истины.
Из глубины забвения и мрака, двинутые рукою величайшего гения земли, мы пришли в Европу не с мечом, чтобы сокрушить творение умственных сил ее, – мы пришли с благородным желанием принять от ней науку и искусство. Мы пришли, чтобы у старого и опытного рыцаря человечества заслужить посвящение в высокий сан сподвижников всемирного дела. Стыдиться ли нам, Мм. Гг., что мы должны были сперва сделаться учениками людей, опередивших нас на пути усовершенствования? Петр не стыдился учиться корабельному искусству у голландских матросов и тайне побеждать – у своих врагов; но он построил флоты и торжествовал победы над своими военными учителями.
Не стыдно так учиться. Мы не хотим однако ж быть никому обязанными; Россия так богата, что не принимает даров. Мы заплатили и платим с избытком Европе за ее услуги. Мы вырвали ее из кровавых рук мужа судьбы, когда он осмелился свою железную волю противопоставить строгим и правильно чтимым законам общего порядка.
Наследник Петра путем побед ввел нас в самые недра народа враждебного, угрожавшего стереть имя наше со страниц истории: во имя человечества мы, в отмщение, поднесли ему оливу мира и спасли для образованности вековые приобретения ума, искусства и науки. Кроме дел, мы дали два великих урока народам: как сражаться за свою независимость и как благотворить победою.
И так воздвиглось могущество новое, едва ли не первое в летописях мира, – могущество, предписавшее себе закон – не разрушать, но спасать и хранить. Ринулись на Европу другие, опаснейшие враги – политические страсти, грозившие подавить образованность развалинами порядка и закона. Крепкая издревле в соблюдении обетов, на коих основаны бытие и прочность гражданских обществ, монархическая по своей природе, потребностям и любви, Россия приосенила мощною охранительною рукою троны и союзы общественные, и люди избавлены от стыда видеть себя жертвою своих собственных успехов. Вот плоды, принесенные Россиею человечеству от семян, засеянных рукою Петра.
Нам вполне теперь объясняется мысль, постоянно наполнявшая великую душу его, – мысль ввести Россию в систему европейских государств. То было не одно патриотическое желание доставить ей почетное место в кругу народов образованных, хотя и это одно могло бы упрочить славу монарха великого. Нет! это было предчувствие гения, которого Промысл избирает орудием для выполнения целей общих, миродержавных. Это было непреодолимое, тайное влечение к тому необытному расширению нравственных сил, коего начало лежит глубоко в сердцах и судьбах русского народа. Итак, Мм. Гг., Россия торжественно слагает с себя вину пред человечеством, что она не принимала