— Возможно, из чувства такта. Не хочет обидеть отказом ни одного из нас, — предположил Грей. — К тому же у нее тоже есть друзья, которым она может отправить лишний экземпляр. Ты же знаешь, ей для друзей ничего не жалко.
— Раз уж мы заговорили о вашей маме и ее друзьях, хочу спросить: кто-нибудь из вас знал, что ее дебют в свете состоялся в том же сезоне, что у тети Грея Коры?
— Я не знал, — сказал Грей. — Да и как такое может быть? Мама на девять лет моложе тети Коры и вышла замуж в семнадцать, что означает, что дебют тети Коры состоялся, когда ей было целых двадцать шесть! Хотя, — Грей перехватил взгляд жены и решил переобуться на лету, — двадцать шесть вполне подходящий возраст для дебюта. Правда, милая?
Оливия растерянно переводила взгляд с мужа на жену и обратно.
— Мой муж намекает на то, что я была впервые представлена ко двору в двадцать шесть лет, когда уже была замужем.
— А Гвин предстала перед королевой только в тридцать, — веско заметил Торн. — Но Гвин жила за границей. А дядя Арми, опекун Беатрис, не счел нужным вывести свою подопечную в свет, тем более что дело это хлопотное и отнюдь не дешевое.
— Что касается моей тети Коры, — заметил Грей, — то они тоже не были богаты, к тому же у Коры было еще три сестры, и все старше ее. Ей пришлось ждать своей очереди. Хотя, говорят, в юности она была красива.
— Вообще-то, леди Норли сказала мне, что они с нашей матерью тоже впервые вышли в свет вместе, — задумчиво проговорил Торн.
— Когда она успела сообщить тебе такие интимные подробности? — с лукавой улыбкой поинтересовалась Беатрис. — Я думала, вы с леди Норли познакомились только вчера вечером, и не заметила, чтобы вы разговаривали.
— Я тоже, — вторил жене Грей, его глаза насмешливо блестели.
Торн не смотрел на Оливию, но кожей чувствовал ее взгляд.
— Мама об этом не знает, но я познакомился с леди Норли и мисс Норли несколько лет назад. — Предполагая, что сейчас его завалят вопросами, Торн поспешил увести разговор в безопасное русло: — И не стоит забывать, что в том же году дебютировала и леди Хорнсби, с которой мама дружит до сих пор. Стоит ли считать простым совпадением то, что мы знакомы со всеми четырьмя этими женщинами?
— Но это же так естественно! — сказала Беатрис. — Мы все, здесь присутствующие, принадлежим одному поколению, значит, и матери наши одного поколения, из чего следует, что они могут быть или знакомы, или и вовсе подругами в прошлом. К тому же девушки-дебютантки испытывают одни и те же волнения, страхи и питают схожие надежды. Неудивительно, что они ищут друг в дружке опору и поддержку и часто становятся самыми близкими подругами. И потом, они бывают на одних и тех же раутах и балах, танцуют с одними и теми же кавалерами…
Торн и Грей переглянулись.
— Насчет кавалеров, — сказал Торн, — ты думаешь то же, что думаю я?
— Прости, старина, но я пока не научился читать мысли.
— Тебе не приходит в голову, что им всем четверым мог нравиться один и тот же мужчина? Наша мать не в счет — но не исключено, что твой отец нравился одной из оставшихся трех, а может, и не одной, и ей или им было очень обидно, что он выбрал не ее.
— И от обиды — отравить? — недоверчиво переспросила Беатрис.
Торн нахмурился. Леди Норли его шантажировала. Шантаж, конечно, не отравление, и все же… Хотя зачем ей травить герцога? Какую она от этого могла получить выгоду?
Торн украдкой взглянул на Оливию. Та слушала, от удивления широко распахнув глаза и приоткрыв рот.
— Может, нам стоит отложить эту дискуссию? Мы можем ее продолжить, когда останемся в узком семейном кругу, — предложил Торн.
— К чему откладывать? — спросил Грей. — Мисс Норли знает цель своей поездки в Каримонт. Для нее не секрет наше предположение, что мой отец был убит.
— Погодите, — побледнев, сказала Оливия. — Вы хотите сказать, что моя мачеха могла отравить покойного герцога Грейкорта? Потому что он выбрал в жены не ее, а другую? Но если следовать вашей логике, отравить герцога могла любая из дебютанток того года. Тогда у вас будет не меньше двадцати подозреваемых.
— Вот именно, — сказал Грей. — Однако все они должны были гостить в Каримонте во время моих крестин, а заболел мой отец именно тогда. И потому наиболее вероятной подозреваемой была бы моя тетя Кора. Смею предположить, что она вышла замуж за моего дядю в надежде, что однажды он унаследует герцогский титул. Избавившись от моего отца, она бы на шаг приблизилась к цели.
Похоже, речь Грея несколько утешила Оливию, потому что теперь она перестала обиженно хмуриться.
— Но ведь тетя Кора была не единственной гостьей на твоих крестинах, — заметил Торн. — Не ты ли говорил мне, что крещение наследника твой отец решил отпраздновать со всей пышностью, и гостей, как со стороны матери, так и со стороны отца, было полно?
— Это так, но леди Норли среди них, насколько мне известно, не присутствовала.
— Точно ты не знаешь, — не унимался Торн. Он не смотрел на Оливию, но чувствовал ее тяжелый взгляд. — Как верно заметила Беатрис, дебютантки одного сезона часто становятся подругами.
— Едва ли ваша мать пригласила на крестины первенца всех двадцать с лишним дебютанток, — возразила ему Беатрис.
— Вот именно. Упомянутые ранее три леди состояли в более тесных отношениях с семьей Грейкорт, чем остальные, — стоял на своем Торн.
— Все это не более чем домыслы, — резонно заметила Оливия.
— Я все же настаиваю на том, что моя тетя — самая вероятная подозреваемая, — сказал Грей. — Если не она, то леди Хорнсби — она точно была на крестинах.
— Пожалуй, мы могли бы спросить у матери, — предложил Торн, — под каким-нибудь благовидным предлогом.
— Согласен, — сказал Грей. — Но до тех пор, пока у нас не появятся доказательства того, что отец был отравлен, бессмысленно строить предположения. Для начала надо получить результаты тестов.
— Мы почти приехали, — сказала, посмотрев в окно, Беатрис. — Слава богу! С каждым разом дорога мне кажется все длиннее и длиннее.
— Моей супруге дай волю, она бы вообще никуда из Каримонта не уезжала, — со снисходительной улыбкой, адресованной Беатрис, сказал Грей. — Она не создана для города.
— Вначале мне нравилось жить в Лондоне: поглазеть на домашних воронов в Тауэре или послушать музыку в Воксхолле, поиграть в боулинг на зеленой лужайке в Хайбери-барн, — но в