Было двое ничем не примечательных счетоводов и третий тип, который мне с первого взгляда не понравился, что отчасти объясняет то, что случилось позже.
— А это мистер Слейд, Веселый Прыгун, — сказал Олдертон. — Он приехал наудачу, посмотреть, нет ли работенки по его части!
Все, включая Хиггинса, рассмеялись. Я понятия не имел, что это значит, но и признаваться в своем невежестве в такой компании не собирался.
Слейд был крупным мужчиной с бычьей шеей и вечной ухмылкой на лице. На поясе у него висела абордажная сабля, а за ремнем был заткнут нож. В правой руке он держал свернутый толстый кнут из воловьей кожи и смотрел мне в лицо с оскорбительной фамильярностью, которая мне ни капельки не понравилась. Окажись он на моем корабле, он бы в ту же секунду получил то, на что напрашивался. Но я был здесь ради дела, и личные пристрастия приходилось подчинять ему.
— Чем прикажете промочить глотку, господа? — спросил Олдертон, подзывая одного из своих домашних рабов, и я увидел, как радостно ухмыльнулся Хиггинс.
— Весьма любезно с вашей стороны, мистер Олдертон, — сказал я, — но мой принцип — дело прежде всего.
Отказываться от его гостеприимства было рискованно, но по лицу Хиггинса я понял: подпусти его к выпивке — и в этот день работы не будет. Олдертон слегка надулся, но проводил нас на винокурню — каменное строение футов шестидесяти в длину, с высокой трубой для отвода дыма из печи. Внутри стояли четыре огромных медных перегонных куба, каждый не меньше чем на тысячу галлонов, огромные цистерны для воды и морские сажени медных труб с насосами для перекачки различных жидкостей.
Поскольку я служил на флоте и знал, сколь незаменим ром для управления военным кораблем, мне было интересно увидеть одно из тех мест, где его, собственно, и производят. На винокурне воняло ромом, паром и патокой; Хиггинс сиял от удовольствия и глубоко вдыхал запахи. Но он довольно быстро принялся за дело, когда Олдертон указал, где требуются его услуги. Хиггинс послал одного из наших рабов за инструментами и материалами и надел длинный кожаный фартук, чтобы защитить одежду. Олдертон вскоре извинился и ушел, а я нашел себе табурет и сел наблюдать за Хиггинсом, чтобы поучиться ремеслу.
Но просидел я недолго — нас прервали. Вошел суетливый человечек с проницательным выражением лица, лет сорока, с острым взглядом, одетый в господское платье, которое громко и ясно кричало о деньгах.
— Доброго вам дня, сэр! — выпалил он. — Моя фамилия Грин. Я управляющий плантациями мистера Поуиса, который вот уже шесть недель как отбыл в Англию. Я действую от имени моего хозяина с самыми широкими полномочиями.
Слова «мой хозяин» означали, что он сам был хозяином хозяина, если вы меня понимаете, ибо управляющий плантациями надзирал за имением в отсутствие владельца и получал за это славные шесть процентов с оборота — на такую должность я и сам метил.
Грин энергично потряс мне руку и сунул свой длинный нос в работу Хиггинса, пока тот и мои рабы почтительно отступали с его пути. Хиггинс вел себя с ним странно, и мне это совсем не понравилось: не то чтобы грубо, но и не совсем учтиво, с полуулыбкой на лице. Рабы последовали его примеру и переглядывались с ухмылками. Я стиснул зубы от такого поведения с клиентом и пометил себе, что позже пропишу Хиггинсу пинка под зад. Но Грин, казалось, ничего не заметил и задал несколько дельных вопросов о сроках окончания работы, стоимости материалов и труда. Закончив, он повернулся ко мне.
— Сэр, — сказал он, — я слышал, ваша фамилия Босуэлл, и слышал о вас хорошее как о честном человеке. Одним словом, о деловом человеке.
Что ж… лестнее и не скажешь, не правда ли? Правда, первой моей мыслью было остерегаться какого-нибудь подвоха с его стороны, после того как он лестью пробил брешь в моей обороне. Но он и не думал об этом. Он имел в виду лишь то, что сказал, и предложил нам прогуляться по плантации, пока мои люди работают.
— Не каждый день в месяце мне выпадает возможность побеседовать с образованным человеком, сэр! — сказал он. — Характер моей работы вынуждает меня общаться с плантационными надсмотрщиками и им подобными.
Это была задачка, потому что я хотел присматривать за Хиггинсом. Но вот человек, имеющий вес в местном деловом мире, ищет моего общества. К тому же он клиент.
— Мистер Хиггинс, — сказал я, впиваясь взглядом в этого скользкого типа, — можете ожидать моего возвращения в течение часа, чтобы я мог оценить достигнутый прогресс.
Я всем своим видом и тоном постарался дать понять, что, если он будет сачковать, ему влетит.
— Есть, сэр! — сказал он, приложив палец к чубу.
— Есть, сэ-э-эр! — протянули рабы.
— Хм-м… — промычал я, одарив их последним суровым взглядом, прежде чем уйти с Грином под кипящее солнце.
Грин был серьезным малым, честным и увлеченным своей работой, и, полагаю, его хозяева были им полностью довольны. И, казалось, у него действительно не было иного мотива, кроме желания поговорить. Правда, он предпринял чертовски упорную попытку сбить цену, которую был готов заплатить за нашу работу.
Я быстро поставил его на место в этом вопросе, и, думаю, мы оба получали удовольствие от этой словесной дуэли, когда справа от нас, ярдах в двухстах, в группе из полудюжины рабов поднялась суматоха. Мы были на участках для пропитания, где рабы выращивали себе еду, и толпа женщин работала мотыгами и поливала грядки. Двое рабов-мужчин держали женщину на сносях, с огромным животом, выпиравшим из-под платья (все рабыни на плантации Поуис были прилично одеты в дешевый хлопок, купленный в Англии). Там же был и надсмотрщик Олдертон с одним из счетоводов и Слейд, Прыгун, который кричал на женщину. Сам того не осознавая, я направился к ним.
— Мистер Босуэлл! — нервно произнес Грин. — Это дело надсмотрщика. Нам с вами здесь не место. — Он положил мне руку на плечо, но я стряхнул ее и пошел дальше. Тяжелый жар ударил мне в голову, сердце заколотилось. — Не обращайте внимания, сэр! — взмолился Грин. — Умоляю вас. — Я взглянул