Тем временем Грин распевал мне хвалы, пока мы поднимались по ступеням на пьяццу, спасаясь от жаркого солнца.
— Вам бы видеть, как мистер Босуэлл разобрался со Слейдом и Олдертоном! — говорил он. — Слейд как раз собирался прописать несколько полос по спине этой ленивице Джемайме, как вдруг мистер Босуэлл говорит…
Примерно в таком духе все и продолжалось, и это дает вам ключ к ямайскому обществу. Милые темы для разговора в присутствии дам, не находите? Но он рассказал хорошую историю, и все в мою пользу, и все трое смеялись над тем, как Слейду досталось по заслугам, когда мы уселись в своего рода открытой гостиной с огромными жалюзийными окнами, выходившими через пьяццу на плантацию.
Внутри было прохладно и тенисто, стояла хорошая мебель и висели картины, явно привезенные из Англии, а пол из местных твердых пород дерева был прекрасно отполирован. Ковров на Ямайке не используют: для них слишком жарко, да и тараканы в них заводятся.
— Слейд — наглец, — сказали близнецы, — и хорошая порка раз в неделю сделает из него человека получше! — Они посмотрели на меня большими глазами. — Быть может, вы останетесь, чтобы собственноручно заняться этим, мистер Босуэлл?
— Я пробуду здесь день или два, сударыня, — ответил я той, что говорила первой. — Мой человек, Хиггинс, говорит, что ему придется перекладывать кирпичную кладку под одним из ваших перегонных кубов. Немалая работа.
Это тоже было странно и не похоже на жизнь дома. Эти женщины считались на Ямайке дамами из высшего общества, и тем не менее они проводили время с прославленным водопроводчиком вроде меня. Но, полагаю, здесь, в колониях, так или иначе все занимались торговлей.
— В таком случае вы остановитесь в доме, мистер Босуэлл, — сказала первая. — Я прикажу приготовить вам комнату.
— Благодарю вас, сударыня, — сказал я. — Означает ли это, что позже я буду иметь удовольствие познакомиться с мистером Поуисом?
— Нет, — произнесла одна из них, в виде редкого исключения заговорив в одиночку. — Мистер Поуис уехал в Лондон по делам, — из чего следовало, что говорила со мной миссис Поуис. Она надула губки и вздохнула со смертельной скукой. — Оставив меня здесь гнить. Знаете ли, мистер Босуэлл, на всем острове есть лишь один театр, достойный этого имени, да и тот — жалкое заведеньице в Кингстоне.
— В самом деле, сударыня? — отозвался я. — Но общество вашей доброй сестры служит вам утешением, не так ли?
— А мне — ее! — подхватила другая, и они рассмеялись и, перегнувшись через кресла, принялись весело обмахивать друг друга веерами. Вторая повернулась ко мне:
— Видите, как покинута моя сестра, мистер Босуэлл? А мой собственный муж немногим лучше мистера Поуиса.
— Неужели? — сказал я, уже чуя, что ни одна из них не находится под каблуком своего господина и повелителя. Мало что так бодрит мужскую плоть, как созревшая замужняя дама, покинутая мужем и изнывающая по мужчине.
— Увы, — произнесла вторая, трепеща ресницами, — мой супруг так поглощен делами наших поместий, что лишь изредка за езжает сюда в гости. А я, со своей стороны, никогда бы не покинула свою бедную сестру. — Она одарила меня лукавой улыбкой и хихикнула, взглянув на первую. Та хихикнула в ответ, и они оглядели меня, как жаждущий матрос, вздыхающий над бочкой с ромом.
Я искоса бросил взгляд на мистера Грина, смутившись за беднягу. С тем же успехом его могло и не быть здесь, столько внимания уделила ему эта парочка потаскушек. Неужели этот червяк не уловил сигналов, что так и искрили в воздухе? Но либо он их не уловил, либо знал, что лучше не совать свой нос. Он лишь вежливо кивал и улыбался сдержанной улыбкой.
Так мы поболтали некоторое время, нам принесли прохладительные напитки, я рассказал несколько историй из своих путешествий, и прошел приятный час. Затем близнецы объявили, что им пора распорядиться насчет ужина, принять ванну, переодеться и заняться прочими делами, что происходят между дамами и их прислугой. Так что мы с Грином отправились обратно, посмотреть, как продвигаются сантехнические работы. На самом же деле ему не терпелось остаться со мной наедине, чтобы сделать мне предложение.
— Мне нравится ваша манера, мистер Босуэлл, — сказал он, когда мы под лучами предвечернего солнца шли к винокурне. Самый зной уже миновал, и стало легче. — Плантационное дело — дело суровое. Порой грубое. И здесь нужна твердая рука.
Я видел, к чему он клонит, и меня наполнили смешанные чувства удовольствия и отвращения. Я угадал его предложение прежде, чем он его сделал, и добрая половина его вызывала у меня негодование.
— Моя работа в качестве управляющего плантациями весьма утомительна, — продолжал он. — Она требует хорошей головы для цифр, прочных познаний в коммерции и здравого практического смысла… но также…
И вот оно. Старая песня. Ему нужна была пара тяжелых кулаков, чтобы держать в узде своих головорезов. Такие, как Слейд и Олдертон, водились на каждой плантации — это дело не привлекало поэтов и ученых, — и они не слишком любезно принимали приказы от такой пигалицы, как Грин. Закон, конечно, был на его стороне, ибо на Ямайке имелись и судебные предписания, и магистраты, и все прочее. Так что Грин не мог быть ущемлен в своих законных правах. Но это не спасало его от унизительных бесконечных насмешек и дерзости.
— Так вы хотите, чтобы я действовал от вашего имени? — спросил я.
— Да, — ответил он. — Чтобы вы были посредником между мной и персоналом каждой плантации под моим управлением. — Он торжественно покачал головой. — Я веду дела пяти отсутствующих владельцев, мистер Босуэлл, — тяжелая ответственность!
— Так, — сказал я. — И каков мой процент?
— О? — произнес он, вскинув брови. — Процент? — Он покачал головой и терпеливо улыбнулся. — Нет, сэр! Мое предложение — сто фунтов в год плюс расходы.
Я вслух рассмеялся. И мы славно поиграли в фунты, шиллинги и пенсы. В конце концов