— Расскажи мне, каково было расти в доме, полном детей и любви, — сказал он неожиданно, его пальцы медленно скользили по моей спине и шее.
— Сумасшедше. Хаотично. Весело. Порой раздражающе, — сказала я. — Быть младшей в семье непросто. Все считают, что знают, что для меня лучше. Но в то же время, нет ни одного дня, когда бы я не чувствовала, насколько меня любят.
— Разве не в этом мечта? — его голос стал низким, серьёзным, будто он задумался о чём-то глубоком.
Я поднялась, чтобы посмотреть на него.
— Я вижу, как смотрит на тебя твой дедушка, Мэддокс. Я не знаю твоего отца, брата или бабушку, но что-то мне подсказывает, что они любят тебя так же сильно.
Он улыбнулся. Той самой редкой улыбкой, которую я иногда от него ловила. Белые зубы, красивое лицо, и улыбка, что доходила до самых тёмных глаз.
— Это потому что ты сама хорошая, Динь-Динь. Ты считаешь, что любить можно всех.
— Не всех. Но я точно знаю, что тебя можно.
Потому что я безумно влюблена в тебя.
Мэддокс крепче прижал меня к себе, и я прислушалась к его дыханию. Как его грудь вздымалась и опускалась подо мной. Ритмичные удары его сердца успокаивали, и я незаметно для себя задремала, чувствуя себя расслабленной и счастливой, как никогда в жизни.
Когда я открыла глаза, в комнате было кромешно темно — значит, ещё ночь. Я огляделась, но Мэддокса рядом не оказалось. Потянулась к телефону — было чуть после двух ночи — и положила его обратно на тумбочку.
Я поднялась, нашла его свитер на полу и натянула его через голову. Тёплый кашемир обволакивал меня, как платье, и я босиком прошла по спальне в коридор.
Куда он мог уйти посреди ночи?
— Мэддокс? — тихо позвала я.
Послышался какой-то приглушённый голос, в котором чувствовалась тревога. Я поспешила к спальне в конце коридора. Когда распахнула дверь, он стоял с поднятыми руками, выкрикивая что-то — казалось, он повторял «помогите», но было сложно разобрать.
Я подошла к кровати и взяла его за руки.
— Эй, это я. Всё хорошо.
Он резко отдёрнул руки, дёрнулся, но я двинулась ближе, ладонями обхватила его лицо.
— Мэддокс. Мэддокс, — тихо звала я.
Я старалась говорить спокойно. Слышала, как мама рассказывала о пациентах с ночными кошмарами — будить их было нельзя. Но смотреть, как он мучается, я не могла.
Я продолжала звать его по имени, пока он не перестал кричать, и его глаза внезапно распахнулись.
Сначала в них было столько ужаса. Растерянность. Боль. Я не могла разобрать всё, что отражалось в его тёмном взгляде.
— Всё хорошо, — прошептала я.
— Динь-Динь? — он несколько раз моргнул, затем сел и провёл рукой по лицу. — Я… Я ушёл. Я не привык проводить ночь с женщинами. Обычно я не остаюсь.
И всё же он попросил меня остаться с ним на несколько дней. Похоже, у нас обоих было слишком много «впервые».
— Почему ты мне не сказал?
— Мне не нравится афишировать, что у меня бывают кошмары, Джорджия. Это не то, чем можно гордиться, — тихо сказал он.
Я мягко подтолкнула его, заставляя лечь на спину, и устроилась рядом, проводя пальцами по его челюсти, стараясь его успокоить.
— И в то же время это не то, за что тебе стоит стыдиться. У многих людей бывают кошмары, Мэддокс.
Он выдохнул, тяжело, как будто сбрасывая груз.
— Чёрт. Всё так сложно. Я хотел, чтобы ты осталась здесь на пару дней, но подумал, если буду спать в другой комнате, то не разбужу тебя.
— Эй, — я положила ладонь ему на грудь, поднимаясь, чтобы заглянуть в его лицо. В комнате было темно, но свет из-за жалюзи позволял разглядеть его черты. — Ты меня не будил. Я сама проснулась и пошла искать тебя.
— Прости, что меня не было рядом. Я должен был сказать.
— Я прощаю тебя. Ты, оказывается, вполне себе обнимательный, Босс.
— Ты первая женщина, которую я вообще хотел держать рядом после секса, — признался он, голос был низкий, чуть неуверенный, будто ему неловко было говорить такое вслух.
— Думаешь, это из-за моих навыков в пиклболе? — поддразнила я, и в голосе слышалась улыбка.
— Или из-за того, как ты оседлала меня, как жокей на Кентуккийском Дерби, — усмехнулся он.
Я рассмеялась.
— Давай поспим ещё, ладно?
— Если вдруг я… — он замялся. — Если снова что-то скажу, или закричу, и это тебя напугает… я хочу, чтобы ты просто ушла.
— Ты меня не пугаешь, Мэддокс, — прошептала я, обвив руками его грудь и снова закрывая глаза.
Меня не пугали кошмары Мэддокса.
Меня пугало только одно — что он почти наверняка разобьёт мне сердце.
22 Мэддокс
Когда я проснулся на следующее утро, первое, что заметил — Джорджии рядом не было. Я вскочил на ноги, сердце сжалось от мысли, что, может быть, я сделал что-то, чем её напугал.
Чёрт. Не стоило мне звать её сюда. О чём я вообще думал?
Ни о чём.
Я просто хотел, чтобы она была рядом, и не стал себя останавливать.
И теперь она знала про кошмары.
Кроме Уайла, она была единственной, кто знал.
Я поспешил в коридор, и запах бекона тут же ударил в нос. Заглянул в спальню — её там не было, так что я натянул спортивные штаны и свой старый худи с логотипом Гарварда и направился на кухню.
Хильде я дал неделю выходных на праздники, хотя она и так почти никогда не готовила.
Из колонки на столешнице негромко играла «My Sharona». Я понял, что она специально сделала потише — не хотела меня будить. Она стояла ко мне спиной, на ней был мой чёрный свитер, который свободно спадал с её миниатюрной фигуры и заканчивался где-то на середине бедра. А на голове — ковбойская шляпа моего деда. Она покачивала бёдрами в такт музыке и как раз разбивала яйцо в сковородку.
Чёрт, как же это было чертовски сексуально.
Я позволил себе пару секунд просто постоять и полюбоваться, прежде чем заговорил:
— Что тут у нас происходит?
Она вздрогнула, уронила яйцо на пол и тихонько пискнула.
Я усмехнулся, подошёл ближе, взял бумажные полотенца и начал вытирать лужу, пока она смотрела на меня.
— Прости. Не хотел тебя напугать.
Когда я выбросил испорченное яйцо в мусор, она протянула руку за чистящим средством и тщательно вытерла остатки на полу. Потом упёрлась