Хью снова схватил меня, как раз в тот момент, когда за угол выбежали Кейдж и Финн. Следующий час прошёл, как в тумане — один за другим начали подтягиваться все родственники Джорджии. Слёзы, вопросы, и каждый обнимал меня, твердя одно и то же: это не моя вина. Лайла принесла мне сухую одежду, а Кейдж с Финном буквально потащили меня в ванную, загнали в кабинку и заставили переодеться. Когда я вышел, отмыл кровь с рук, а потом осел у стены рядом с раковиной, сползая на пол и позволяя себе рухнуть. Они сели по бокам от меня, молча, просто рядом, и я слышал, как они тоже всхлипывают.
Когда приехала Бринкли, она долго мерила шагами коридор, а потом притащила мне горячий чай и заставила выпить, пока сама продолжала ходить взад-вперёд.
Следующие часы были сущим адом. Нам сказали, что у Джорджии тяжёлая черепно-мозговая травма — она, скорее всего, сильно ударилась, когда провалилась под лёд, отсюда и рассечение. Она в коме. И никто не может сказать, сколько времени пройдёт, прежде чем она очнётся.
Я позвонил деду, а он связался со своим другом, известным нейрохирургом из Сан-Франциско. Его доставили сюда на нашем вертолёте, чтобы получить второе мнение. Никто не считал, что Джорджию можно транспортировать, так что врачи будут приезжать к нам — сделаем всё, чтобы она получила лучшее лечение.
Нам разрешили сидеть в палате в реанимации, но в больнице не пускали больше двух человек за раз. Семья договорилась дежурить по очереди.
Я не особо был за эти «смены».
Я здесь. И уходить не собирался.
Когда солнце поднялось, я моргнул пару раз, не отпуская её руки, а голова покоилась на краю кровати, возле её талии. Я всю ночь провёл в кресле у одной стороны кровати, а с другой дремала Алана.
— Доброе утро, Динь-Динь, — прошептал я. — Ты меня слышишь, детка?
Тишина.
Она выглядела спокойно. Ни тени страдания — только свежие швы на лбу.
Волосы растрёпанные, волнистые, высохшие после ледяной воды.
Я зажмурился, вспоминая, какой она была, когда я её вытащил. Синие губы. Беспомощное тело.
Точно так же, как моя мама.
Чёрт побери, я что, проклят?
Две самые важные женщины в моей жизни — и обе доверили свои жизни мне.
Первый раз я подвёл.
Мы всё ещё не знали, пострадал ли мозг Джорджии от нехватки кислорода. Доктор Лексингтон, друг моего деда, согласился с доктором Прюиттом здесь, в Коттонвуд-Коув.
Время покажет.
Сколько, чёрт возьми, лет учиться, чтобы получить диагноз «время покажет»?
Время для меня никогда не было добрым другом.
Оно слишком рано забрало маму.
Я провёл большим пальцем по её безжизненной руке, бросив взгляд на её мать — та спала в другом кресле.
— Я не успел отдать тебе ещё один подарок. В коробке были не только коньки, Джорджия. Там был ключ от дома, — сказал я, и голос предательски дрогнул на последнем слове. — Нашего дома, Динь-Динь. Того самого, с кортом для пиклбола. Обещаю, буду играть сколько угодно, если только ты проснёшься. Если только дашь мне знак, что ты здесь.
Я чуть сжал её руку. Ничего.
Опустил голову, прижав лоб к нашим переплетённым пальцам.
— Прошу тебя, детка. Мне ты нужна.
— Эй, — услышал я голос Аланы и поднял голову. — Как она?
— Без изменений.
Мы оба прекрасно понимали: чем дольше она будет оставаться в таком состоянии, тем хуже.
— Мэддокс. — Алана встала, убрала волосы с лица дочери. — Ты спас ей жизнь.
Глаза мои распахнулись.
— После того как чуть не убил?
— Ты не виноват в том, что лёд проломился. Парни сами сказали тебе отвезти её туда. Я бы тоже сказала отвезти её туда. Это её любимое место. И ты среагировал мгновенно. Я вообще не представляю, как ты так быстро вытащил её, сделал ей массаж сердца и доставил в больницу — всё за какие-то минуты. Вот почему она здесь и дышит.
— Я должен был сам сначала выйти на лёд и проверить его.
— Почему бы кому-то вообще подумать об этом? И, честно, если бы ты вышел первым и провалился, она бы кинулась за тобой так же, как ты за ней. Но у неё не хватило бы сил тебя вытащить. И тогда вас бы не стало обоих. — Её голос оборвался на рыдании. — Моя дочь очень сильная, Мэддокс. Она всегда была борцом.
В палату вошёл доктор Прюитт и снова начал объяснять, что ничего конкретного о её состоянии и прогнозах сказать не может.
Я ненавидел его за это.
Я ненавидел всех в эту минуту.
Пришла медсестра, чтобы сменить капельницу, и когда я увидел синяк на руке Джорджии, я сорвался.
— Кто-нибудь вообще знает, что, чёрт побери, делает?! Вы не можете просто колоть её снова и снова! — сорвалось с меня в тот момент, когда в палату зашли Брэдфорд и Хью. Алана поцеловала меня в щёку и ушла домой переодеться, а её отец и брат сказали, что будут по очереди заходить, чтобы я не оставался один.
Потому что я не собирался, блядь, уходить.
Хью вытянул меня в коридор, сунул в руку кофе и велел успокоиться к чёртовой матери.
— Стены бить и орать на всех — Джорджию быстрее не разбудит, брат, — он вскинул бровь, пока я пил чёрный кофе.
— А ты откуда знаешь? Может, она как раз проснётся, чтобы сказать мне заткнуться, — буркнул я сухо.
Хью хрипло рассмеялся, но смех был не такой громкий, как обычно, и я заметил тёмные круги под его глазами.
Рейнольдсы страдали так же, как и я. Просто я, как обычно, вёл себя как законченный ублюдок — так я привык справляться с болью.
— Ты, может, и прав. Джорджи больше всего любит ставить людей на место, если те ведут себя как идиоты. — Он потер лицо.
— Это плохо, что я не хочу отдавать своё место в палате? Я знаю, вы все чередуетесь, но я не хочу уходить, Хью.
— Нет, Мэддокс. Ты там, где должен быть, и все это понимают. Все сейчас в зале ожидания. Лайла поехала за бейглами и маффинами. Семья оккупирует эту больницу до тех пор, пока она не проснётся. Мы будем по очереди заходить. А ты оставайся рядом со своей девочкой. Она захочет увидеть тебя первым, когда откроет глаза.
Я кивнул:
— Спасибо. Постараюсь хотя бы час никого не послать.
Он кивнул в ответ и выдавил улыбку. Ненастоящую — никто из нас сейчас не мог по-настоящему улыбнуться.