Зато кто не стеснялся в эмоциях, так это Годраш.
— Под водищей?! — заревел он, плюнув густой слюной на пыльные камни причала. — Да ну его в болото с гнилыми корягами! Какой дурак захочет нырять? Тьфу! Никаким калачом, ни целым пивным погребом меня на эту хреновину не заманишь!
Он яростно потряс своим каменным кулаком в сторону корабля атлантов, будто тот лично ему угрожал.
— Не бойся, тролль, — губы Шэра, наконец, тронула улыбка, — он тебя не укусит.
Мы молча двинулись дальше, прочь от набережной, вверх, к акрополю города, где на самом видном месте, с панорамой на порт и море, стояла вилла губернатора. Белокаменная, с колоннадой, мозаичными панно у входа и высокими, коваными воротами, увенчанными бронзовым орлом Рима.
У ворот нас встретили двое стражников в более легких доспехах и вилик — управляющий. Тощий, как жердь, в безупречно белой тунике с синей каймой, с острым носом и вечно приподнятой бровью, выражавшей хроническое презрение ко всему живому. Он осмотрел нашу потрепанную, запыленную группу так, будто уже мысленно приказывал спустить на нас сторожевых собак.
— Вы кого будете? — спросил он так, будто мы принесли чуму.
Марк вытащил свиток с печатью Домиция и заданием.
— Выпускники. По заданию архимага Флавия Домиция. К губернатору Гаю Валерию Флакку.
Вилик нехотя взял свиток кончиками пальцев, будто боясь испачкаться, бегло просмотрел. Его тон не смягчился.
— Губернатор ожидает… более представительных гостей. Вы же выглядите как банда оборванцев, только что вылезших из канализации. И пахнете соответственно.
Его взгляд скользнул по заляпанным грязью плащам, потным лошадям и особенно по Годрашу, от которого несло землей и хмелем.
Я почувствовала, как закипает злость, но Марк, не теряя самообладания, слегка наклонил голову:
— Дорога из Эрина долгая, почтенный вилик.
Управляющий фыркнул, но кивнул стражникам. Ворота со скрипом открылись.
— Эй, ты! — крикнул он служанке. — Проводи их в комнаты для гостей. Во флигеле. Вам выдадут воду, полотенца и… — он снова смерил Годраша взглядом, — скребки. Приведите себя в вид, достойный взора Его Превосходительства. Ужин через два часа. Опоздание недопустимо. Иначе разговор не состоится.
После уличной жары и духоты, прохлада каменных стен флигеля была благословением. Нас быстро проводили в просторные, но аскетичные комнаты. В каждой стоял таз с прохладной водой, кувшин для ополаскивания, грубые полотенца и лежала чистая, простая туника. Рабы молча указали на все и удалились.
— Ну, хоть помыться можно, — вздохнула Сильвия с облегчением, уже сбрасывая плащ. Марк и я были с ней полностью согласны. После жары и дороги чистая вода и одежда это именно то, чего не хватало.
Шэр молча снял свой меч и начал расстегивать застежки дорожного плаща. Его мысли явно были еще у того кораллового корабля.
И только Годраш стоял искренне недовольный. Он тыкал толстым пальцем в таз с водой, потом в грубую щетку для чистки, лежащую рядом.
— Это шо за дурь? — возмущенно зарычал он на весь флигель. — Мыться? Зачем? Я ж не слюнтяй какой! Камень не пачкается! Он покрывается благородной патиной!
Он гордо выпятил покрытую дорожной грязью грудь.
Я переглянулась с Марком. Тот едва сдерживал смех.
— Дружище, — начал Марк дипломатично, подходя к троллю. — Ты же не откажешься от кружечки пива? Или трех? А, может, десяти?..
— Еще бы! — буркнул Годраш.
— Так вон тот петух, который встретил нас у входа, тебе это пиво и понюхать не даст. Заявит: "Фу! От тебя, каменюка, пахнет, как от старой помойной ямы после летней жары!”
Годраш нахмурился, его каменные брови съехались к переносице.
— А кто ему сказал, что я пахну? Я ж не пахну! Я ароматен! Как… как свежий гранит после дождя! Или… или теплый сланец на закате!
— Вот именно, "как после дождя", — подхватила я, делая большие глаза. — А сейчас ты пахнешь… как гранит в конюшне. После очень жаркого дня. И очень ленивого конюха.
— Тьфу! — плюнул Годраш, но уже менее уверенно. Он с подозрением понюхал свое каменное предплечье. — Ну… может чутка…
— Его Превосходительство губернатор, — вставил Шэр своим низким, спокойным голосом, не отрываясь от расшнуровывания сапога, — наверняка ценит чистоту. Как и его повара. И их кухня. Где варят… ну, не пиво, конечно, но, возможно, очень крепкий, выдержанный эль? Или медовуху, густую, как смола?
Он бросил многозначительный взгляд на тролля.
Годраш замер. В его маленьких глазках загорелся огонек алчности и… раздумий. Он снова посмотрел на таз, на щетку, потом на нас.
— Эль, говоришь? Густой? Ну… ежели так… — Он тяжело вздохнул, словно ему предложили каторгу. — Ладно! Но только чтоб эль был! И медовуха! А не то!..
Он с грохотом схватил щетку и сунул лапищу в таз, поднимая волну воды на пол.
Мы поспешно ретировались в свои комнаты, оставив тролля наедине с его "благородной патиной" и перспективой эля. Через два часа нам предстояло предстать перед губернатором Картахены. Чистыми, презентабельными и готовыми к новым имперским "радостям".
Глава 5
Если мы наивно думали, что нас ждет тихое уютное чаепитие, как в доме Патрика, то… нет. Реальность ударила нас по лицу роскошной, тяжелой дланью Империи.
Пиршественный зал губернаторской виллы был огромен. Высокие потолки, расписанные фресками с батальными сценами и скучающими нимфами, мраморные колонны, гирлянды из живых цветов и виноградных лоз. Воздух гудел от смеха, приглушенных разговоров и звона бокалов. Сотня гостей, не меньше.
Мужчины в белоснежных тогах с пурпурными или золотыми клавами, женщины в струящихся шелках и паллах, усыпанных драгоценностями, возлежали на пышных триклиниях — низких ложах, расставленных вокруг столов, ломившихся от еды.
Рабы сновали как тени, предлагая диковинные закуски: соловьиные язычки, фаршированных павлинов, паштеты из печени, запеченных целиком кабанов под медовой глазурью.
И мы. Пятно на безупречном полотне имперского великолепия.
Марк и я чувствовали себя как выброшенные на берег рыбы.
Приходилось напрягаться, чтобы сообразить, на какому боку лежать, куда класть косточки, как вежливо отказаться от блюда — все это требовало концентрации, которой не было после дороги и стресса.
Марк и вовсе, казалось, вот-вот лопнет от напряжения, пытаясь скопировать движения знати. Его рыжие волосы, аккуратно причесанные, выглядели неестественно, а туника сидела мешковато и набекрень.
Годраш, напротив, был в своей стихии. Или, вернее, он сам стал стихией.
Выскобленный до блеска, а местами до скрипа, он сиял, как отполированный гранитный идол.
Его каменная физиономия расплывалась в блаженной улыбке. Он один развалился на весь триклиний, хотя по правилам ложе было для троих. Его исполинская рука то и дело взмывала в воздух,