— То, что было вчера, — отчеканила она, — больше не должно повториться!
— Почему? — спокойно спросил я. — Тебе не понравилось?
— Потому что так нельзя! — сцепив руки на груди, она с досадой прислонилась к стене.
Опять это нельзя — бесит уже! Медные пряди распластались по серому бетону. Ворот жакета разъехался в стороны, все больше открывая тонкую белоснежную блузку, под которой, похоже, опять не было белья. Где-то там, за дверью, была толпа, и суетливый топот ног, и голоса, и музыка, доносившаяся обрывками со сцены — а тут, среди потрескавшихся стен, тишина и только мы вдвоем. Опять все как тогда, когда мы с ней только познакомились — за одним маленьким исключением: я чувствовал себя другим.
Засунув руку в карман, я вытащил серебряное кольцо с круглым черным камнем, который в тусклом свете лампочки казался компактной бездной, и быстро нацепил его на палец.
— Узнаешь? — я показал его Джи. — Знаешь, как это действует?
Руки, сцепленные на ее груди, ошеломленно упали. На несколько мгновений она впала в ступор, рассматривая одну из игрушек Сэла — чудную вещицу, силе которой не может противиться никто.
— Но это же нечестно! — наконец выдохнула она.
Анимешный чертик на моей груди ехидно скалился. Нажав на иголку, я сорвал значок и отбросил в сторону.
— Так честнее?
Железный кругляшок со звоном приземлился на холодный бетон.
— А держать тебя честно? — я шагнул к ней. — А использовать тебя честно? Они же заставляют тебя быть зверем! Заставляют подчищать всю грязь за ними! Ты же для них никто — просто оружие! Они тебя не заслуживают!..
Джи, словно в трансе, медленно подняла глаза с упавшего в пыль значка на меня.
— А я могу, — с жаром продолжил я, — дать тебе то, что никогда не дадут они! Хватит позволять им себя обманывать: с твоей Жанной это было реально несправедливо! Я это знаю, ты знаешь, и они знают. Но им плевать на справедливость! Пойми ты уже! — я заглянул в ее будто остекленевшие глаза. — И на добро плевать! И на тебя им тоже плевать! А мне нет… Выбери меня, и тебя больше никто не заставит ранить тех, кто тебе дорог! Выбери меня, если хочешь понять, что такое настоящее добро!
Сделав еще один шаг, я остановился к ней так же близко, как и тогда на комиконе. Вытяни руку — и можно погладить. Вытяни руку — и можно придушить.
— С этим кольцом ты мне все позволишь или убьешь, — камень сверкнул чернотой на моем пальце. — Таково мое желание. Ну а дальше решать тебе. Я оставляю тебе выбор.
Она застыла, раздумывая, судорожно кусая губу. Напряжение, казалось, звенело в воздухе. В этот момент в повисшую тишину вторглись отдаленные крики и музыка со сцены, словно прорвавшаяся сюда сквозь стены.
'Обманщик. Обманщик. Обманщик!
Ай килл ю, плохой мальчик…'
Саундтрек, честно говоря, был хреновым — как стакан ледяной воды, вылитый на разгоряченную голову. Несмотря на всю мою пламенную речь, ее карие глаза стала стремительно затягивать грязно-оранжевая ржавчина. Дернувшись, ее руки взлетели в воздух и опустились мне на шею, обжигая поистине могильным холодом.
— Убивай! — выдохнул я ей прямо в лицо. — Только запомни одну дату: шестое октября…
Пальцы замерли на моей коже, так и не впившись.
— Мой день рождения, — пояснил я. — Будешь отмечать его каждый год. И жалеть об этом!
В следующий миг хватка сжалась на моей шее.
— Проведешь все свое бессмертие, — выдохнул я, пока еще был воздух, — осознавая, что убила того единственного, кому на тебя было не наплевать!..
Хватка ощутимо ослабла, а потом сжалась с яростной силой, и снова ослабла, и снова сжалась. Каждым движением пальцев Джи будто затягивала меня на смертельный аттракцион, то собираясь придушить, то спасая от самой себя. Внезапно сквозь густую ржавчину в ее глазах прорвалось огромное красное зарево — костра, на который взошла ее Жанна и на который ее заставили смотреть. И пламени обиды, которую ей приходилось скрывать и забивать в себе, служа раю. И огня мщения, который ей можно выпускать, только когда с нее снимают цепь. А потом и зарево, и ржавчину затопила вода. Из ее глаз брызнули слезы и густыми дорожками побежали по лицу.
— Ну почему?.. — Джи резко разжала руки, отпуская меня. — Почему я не могу тебя убить?.. Ведь это же так просто…
Крупные капли текли по ее щекам, попадая на губы, слетая с подбородка. Прижавшись к холодной стене, она стояла напротив меня и всхлипывала как самая обычная девчонка.
— Не можешь, — ответил я, — потому что ты меня любишь.
Не дожидаясь новой попытки меня прикончить, я притянул ее к себе и поцеловал, забирая соленые капли с ее губ, ловя ее рваные всхлипы — вновь поясняя то, что только что вбивал ей в голову словами.
— И тебе не нужно ничье разрешение, чтобы любить, — прошептал я. — На это нет никаких правил! Ты можешь все! Все, что хоче…
Закончить я не успел. Она отчаянно впилась в мои губы и, вцепившись мне в плечи, прижала к стене меня. Мы словно поменялись ролями, и уже через секунду я сам не понимал, кто кого соблазняет. Видимо, решив, что осмысления всего этого, ее голова не выдержит, Джи отключила ее окончательно — и в дело пошли инстинкты, которые, как и хватка, у нее оказались в разы сильнее человеческих и на меня работали просто безотказно. На мгновение я даже испугался, что она оторвет мне член — так голодно ее рука схватилась за мой пах. Отвечать такому жару в здравом уме было сложно — благо, после поцелуя с Лилит в здравом уме я уже не был. Так что я отключил голову следом, и мы наконец нашли общий язык.
Мои пальцы нетерпеливо скользнули под ее подол. Рывком сбросив с себя жакет — так, что пуговицы полетели в стороны, Джи прильнула ко мне еще теснее, будто требуя компенсировать немедленно тысячи лет воздержания. Вся дрожа, она стянула с меня брюки, я задрал ее юбку и, отодвинув уже изрядно намокшие трусики, вошел. Стон мгновенно улетел под потолок — такой сладкий, что я задвигался в ней как бешеный, скользя по обильной смазке, срывая новые горячие «ахи» и «охи» с ее губ, которые тут же исчезали