Но я не спешил. Взял в руки тяжёлый баклажан. Покрутил его, ощущая пальцами его упругую кожицу. Идеально. В мою корзину отправилось несколько таких красавцев. Следом — пара молодых, тонкокожих кабачков. Несколько мясистых болгарских перцев — красный и жёлтый, для яркости. И целая ветка маленьких, тугих помидоров черри.
— Ха! — раздался за моей спиной противный смешок. Я обернулся. Жорж стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на содержимое моей корзины с таким презрением, будто я набрал в неё сорняков. — Кажется, наш деревенский парень приехал в столицу, чтобы приготовить овощное рагу. Очень оригинально.
Я ничего ему не ответил. Зачем? Спорить с такими людьми — только время терять. Я просто молча развернулся и пошёл обратно, к своему рабочему столу. Я слышал, как за моей спиной кто-то из зрителей хихикнул. Краем глаза видел, как снисходительно улыбаются судьи. И спиной чувствовал, как сверлит меня ненавидящим взглядом Антонина.
Но мне было на это совершенно наплевать.
Я подошёл к столу и аккуратно выложил на холодную поверхность свои сокровища.
Пусть смеются. Пусть думают, что я дурак. Скоро они всё поймут.
* * *
На площадке начался настоящий дурдом. Загремели кастрюли, на раскаленных плитах что-то зашипело, заскворчало. Антонина швырнула на сковороду фиолетовый кусок мяса. По павильону тут же пополз какой-то тяжёлый, тошнотворно-сладкий запах. А следом она принялась рвать яркие пакетики, и в воздухе замелькала цветная пыль. К сладкому запаху добавились резкие, колючие химические нотки, от которых у меня защекотало в носу и захотелось чихнуть. Пижон Жорж, наоборот, никуда не спешил. Он действовал с такой ленивой грацией, будто не на конкурсе готовил, а у себя дома лениво варил утренний кофе. Он что-то нехотя помешивал в крохотном сотейнике и время от времени брезгливо отмахивался от пара, будто это были назойливые мухи. От его стола почти не пахло едой. Так, едва заметный аромат трюфельного масла — такой же искусственный и фальшивый, как и его смешной акцент.
Но в какой-то момент я словно оглох и ослеп. Перестал видеть их всех. Шум, крики ассистентов, гул зрителей, блеск софитов — всё это ушло куда-то очень далеко, стало неважным. Остался только я. Холодный стол, нож в руке, и овощи, лежащие передо мной.
Я решил начать с соуса. Взял несколько плотных помидоров. Кончиком ножа сделал на каждом из них едва заметный крестообразный надрез. Это нужно, чтобы потом легко снять с них шкурку. Бросил их в кипяток всего на несколько секунд. А потом сразу в ледяную воду. От такого шока кожица у них съёжилась и послушно слезла сама, почти без моей помощи. Передо мной осталась только чистая, сахарная мякоть. Никакого волшебства, просто знание законов физики. Я мелко-мелко нарезал её ножом — не в кашу, а так, чтобы осталась текстура, чтобы чувствовался каждый кусочек.
Теперь пришла очередь перца. Положил прямо на открытый огонь газовой конфорки. По павильону пополз лёгкий запах гари, и я заметил, как один из судей, тот, что с усами, брезгливо сморщил нос. Наверное, решил, что я от волнения сжёг продукт. Но я-то знал, что делаю. Перец сопротивлялся огню, его кожица чернела, покрывалась пузырями, но я терпеливо поворачивал его со стороны на сторону, пока он не стал похож на обугленную головешку. А потом я бросил его в миску и плотно накрыл тарелкой. Пусть отдохнёт, пусть пар сделает своё дело. Через пять минут я достал его, и почерневшая, никому не нужная горькая кожица отошла от сладкой, нежной, пропечённой насквозь мякоти одним лёгким движением, как старая одежда. Я нарезал его так же мелко, как и помидоры.
В глубокой сковороде уже разогревалось масло. Я бросил в него горсть мелко нарубленного лука, и по кухне поплыл первый настоящий, честный запах. Когда лук стал прозрачным, как слеза, я добавил к нему помидоры. Они возмущённо зашипели, начали отдавать сок, и через пару минут превратились в густую, живую, пульсирующую массу. И только тогда я добавил к ним печёный перец. Ещё пять минут на медленном огне, щепотка соли, немного перца (да, да, мне позволили пользоваться моими приправами, посчитав это какой-то глупостью) — и мой соус был готов. В нём играли десятки оттенков: от тёмно-бордового до яркого, почти оранжевого. И пах он жарким летом, солнцем и немного — дымком от походного костра.
Пока соус «думал» в сторонке, я занялся главными героями. Баклажан, кабачок, помидор. Снова и снова. Вжик, вжик, вжик — и вот передо мной уже не гора овощей, а ровные, аккуратные стопочки тонких кружков. Каждый толщиной не больше двух миллиметров. Одинаковые, это было важно. Баклажаны я щедро присыпал солью и оставил на несколько минут. Пусть отдадут свою горечь. Мне она в моём блюде не нужна.
В этот момент я заметил, что одна из камер подъехала совсем близко и теперь снимает мои руки крупным планом. В ухе зажужжал микронаушник — это был голос Светы: «Игорь, давай. Говори. Сейчас самое время».
Я на секунду замер, а потом поднял глаза и посмотрел прямо в тёмный зрачок объектива.
— Все почему-то думают, что чем дороже еда, тем она вкуснее, — спокойно сказал я, не прекращая работы. Я как раз смывал с баклажанов соль под холодной водой. — Покупают каких-то заморских тварей, посыпают их дорогущей магической пылью и думают, что это и есть вершина вкуса. Но это не всегда так работает.
Я взял в руки пучок базилика и поднёс его к камере, чтобы все видели его зелёные листья.
— Я хочу, чтобы люди почувствовали настоящий вкус. Не придуманный, не усиленный, а тот, который уже есть в самом продукте. Он не кричит, он просто есть. И моя задача сегодня — не мешать ему.
Я закончил говорить и снова полностью погрузился в работу. В маленькой миске я смешал масло, очень мелко порубленный чеснок и листья тимьяна и розмарина, которые я просто растёр между пальцами.
В круглую форму для запекания я аккуратно вылил весь соус, разровняв его ложкой. А потом начался самый медитативный процесс. Чередуя, я начал выкладывать по кругу, внахлёст, разноцветные кружки овощей. Когда последний кружок лёг на своё место, я взял кисточку и щедро смазал всю эту красоту чесночным маслом с травами.
Сначала робко, а потом всё сильнее и увереннее по павильону начал расплываться новый запах. Он был абсолютно не похож на приторную вонь от стола Антонины или на пустой, никчёмный аромат от блюда Жоржа. Это