Лысый критик и женщина, с опаской глядя на его реакцию, тоже попробовали. И я увидел на их лицах ту же самую смену эмоций. Сначала шок от того, что простая еда может иметь такой сильный вкус. Потом — удивление. А затем — медленное, неохотное, но всё-таки признание.
— Сладость перца… — пробормотал лысый, будто не веря собственному языку. — Лёгкая, приятная горчинка баклажана… Кислинка томатов… Как это вообще возможно без единого магического усилителя?
Они молча, не говоря больше ни слова, съели всё, до последней капли ароматного соуса, старательно вымакав его кусочком хлеба. Это была лучшая похвала, лучше любых слов.
Пока они ели, я ни на секунду не переставал чувствовать на себе взгляд графа. И я почти физически ощущал его эмоции. Сначала удивление, потом раздражение. А далее ярость.
Ведущий снова выскочил на сцену, чтобы объявить результаты. Заиграла барабанная дробь. Напряжение в зале достигло предела. Зрители замерли.
Но я смотрел не на ведущего и судей. Я смотрел прямо в тёмную пустоту VIP-ложи.
И в тот самый момент, когда барабанная дробь оборвалась, и ведущий открыл рот, чтобы выкрикнуть имя победителя, я почувствовал острую боль в груди, будто в сердце воткнули ледяную иглу. И сразу за ней — тихий, едва слышный звук, который услышал только я.
Крак.
Вибрирующий медальон под рубашкой замолчал. Раскололся. Осыпался на грудь бесполезной серебряной пылью. Холод, который исходил от него, сменился ужасающей пустотой. Я вдруг почувствовал себя абсолютно голым, беззащитным под взглядами десятков людей.
Мои глаза сами собой метнулись к ложе.
Граф Яровой смотрел прямо на меня и улыбался.
Щит сломан. Что теперь? Я больше не чувствовал защиты. Я чувствовал только его волю, его силу, направленную прямо на меня.
Что ж, Игорь, — промелькнуло в голове, — вот ты и доигрался. Согласись, бороться с такой махиной тебе не под силу. Может, стоит забить на этот конкурс и принять предложение графа? В конце концов, это другой мир со своими законами, и не тебе его менять…
Глава 7
Сердце на секунду остановилось, а потом забилось о рёбра, как сумасшедшее. Последним, что я запомнил, была жестокая улыбка графа Ярового. А потом в глаза снова ударил слепящий свет, и павильон просто взорвался аплодисментами. Ведущий что-то радостно вопил в микрофон. Но я его не слышал. В ушах звенело, а в голове раздался оглушительный треск.
Я судорожно сжал кулак, до боли впиваясь ногтями в ладонь, просто чтобы не полезть под рубашку и не проверять то, что и так уже знал.
— … итак, оценки жюри! — голос ведущего наконец прорвался сквозь вату в ушах.
Я напрягся. Ждал, что сейчас этот граф своей невидимой рукой заставит этих напыщенных кукол за судейским столом растоптать меня, смешать с грязью.
— За невероятную яркость и магическую насыщенность Антонина Зубова получает… девять, девять и десять баллов! Великолепно! За безупречное следование канонам Жорж де Круа удостаивается… восьми, девяти и девяти баллов! Элегантно! Пётр Семёнович Верещагин за свою осетрину… десять, девять и десять! Браво, маэстро! И, наконец, Игорь Белославов и его простое, но такое душевное блюдо…
Но унижения не последовало.
— Девять, десять и… девять баллов! — с плохо скрываемым удивлением в голосе прокричал ведущий. — Поразительный результат!
Я получил высокие баллы. Очень высокие. Но не самые лучшие. По итогам дня победителем стал старый мастер Верещагин.
— А покидают наше шоу сегодня… — ведущий изобразил на лице вселенскую скорбь. — Елена и Борис! Давайте поаплодируем им, они были молодцами!
Бедная семейная пара. Они растерянно улыбались, махали в камеру и пытались сдержать слёзы. Мне было их искренне жаль. Они были просто двумя щепками, которые случайно попали в водоворот и которых тут же сломало.
Когда камеры наконец погасли, и яркий свет сменился обычным, ко мне подошёл Верещагин.
— Это было сильно, молодой человек, — тихо, но отчётливо сказал он, чтобы слышал только я. — Очень сильно. Я давно не видел, чтобы кто-то так… чувствовал продукт.
Он коротко кивнул мне. В его взгляде было столько уважения, что оно стоило в тысячу раз больше всех этих дурацких оценок и приклеенных улыбок. Он протянул мне руку, и я её пожал. Его ладонь была сухой и крепкой. Не сказав больше ни слова, он развернулся и ушёл, а я остался стоять посреди этого балагана, чувствуя себя немного лучше. Может, ещё не всё было потеряно.
* * *
Дорога до отеля прошла как в тумане. Я молча смотрел в окно на пролетающие мимо огни и пытался понять, что, чёрт возьми, произошло. Яровой сломал мой щит. Я это чувствовал. Но… почему я всё ещё здесь? Почему я не стою перед ним на коленях, вымаливая прощение? Почему я всё ещё оставался собой? Я был уверен, что как только защита рухнет, его воля просто раздавит меня, как таракана. Но этого не случилось. Я чувствовал себя опустошённым, усталым, но я был собой.
Вернувшись в номер, я первым делом рухнул в кресло и достал смартфон. Пальцы едва слушались, но я всё же набрал её номер.
— Игорь!
Лицо Насти на маленьком экране сияло. Её огромные серые глаза были полны восторга.
— Мы смотрели! Мы все смотрели! — затараторила она, и я видел, что она едва сдерживается, чтобы не запрыгать от радости. — Ты бы видел, что тут творилось! Мы так болели, так кричали, когда тот усатый судья глаза закрыл! А Даша… Даша вообще расплакалась от счастья! Ты такой молодец, Игорь! Ты просто невероятный!
Она говорила без умолку, а я просто слушал и улыбался, как дурак. И чувствовал, как холод, поселившийся в душе после встречи с графом, медленно отступает. Её голос, сияющие глаза и неподдельная радость — это было моим настоящим щитом.
Мы проболтали ещё минут десять о всяких пустяках: о том, что у Вовчика наконец-то сошёл фингал, а Даша придумала какой-то новый десерт. И каждая эта мелочь, каждое слово о доме наполняло меня силой.
— Я люблю тебя, сестрёнка, — сказал я, прежде чем закончить звонок.
— И я тебя люблю, — серьёзно ответила она. — Возвращайся скорее. И побеждай.
Экран погас. В номере стало тихо, но это была уже другая, тёплая тишина.
— М-да. Трогательно до слёз, — раздался из-под