— А как же вы, позвольте-с, ежели родня — и в другую академию, а не на Пятницкую?
— Да это я Фёдора Игнатьевича поддразниваю, — улыбнулся я. — Мы с ним шутку-то любим, оба весёлые.
Игнатьич от веселья уже начал подавать признаки эпилептического припадка. Эх, бедняга…
— А что ж за новая дисциплина-то, позвольте-с узнать? — ворковал цирюльник, бегая вокруг меня с ножницами.
— Великая премудрость, — предупредил я. — Магия мельчайших частиц. Я считаю — переворот в магическом мире! Никто не верит. Суть, видите ли, в том, что все предметы, нас окружающие, включая нас самих, состоят из мельчайших частиц, которых глазом не разглядеть, но можно доказать эмпирически. Так вот, можно воздействовать магией непосредственно на эти частицы и творить совершенно невероятные чудеса. При этом не важно, какого рода магией обладаешь, лишь бы обладал! В Англии уже вовсю изучают. Наши сперва отбрыкивались, а потом пришлось принять. Ну а как? Ежели дело стоящее, а басурмане преуспеют раньше нас — это ведь на военном деле скажется. И на экономике. Хочешь не хочешь, традиции не традиции — а надо в ногу со временем идти.
— Верно говорите, правильно, — бормотал цирюльник. — Я вот тоже, знаете, был в столице год назад, на съезде цирюльников, представьте-с. Так очень много изумительных вещей увидел и услышал. Многие, поверите ли, душа отторгает, а никуда не денешься. Начал стричь по-новому. Поначалу ругались все, а потом…
— Валом пошли? — помог я старику.
— Нет-с, увы, вовсе ходить перестали, — вздохнул тот. — В столице мода как пришла — так и ушла. До нас докатиться не успела. Всю клиентуру из молодых растерял-с…
Глава 7
Прогулка с благодетелем и тень жениха
— Александр, я испытываю невероятное желание убить вас, — сказал Фёдор Игнатьевич, когда мы с ним вышли на улицу, и я прикрыл новую стрижку шляпой. — Ваше счастье, что он глуп, как пробка, и забывает всё, что услышит, через секунду.
— Фёдор Игнатьевич, вы ведь учёный человек, — покачал я головой. — Пора бы уже усвоить, что подавляющее большинство людей забывают всё, что услышат, через секунду. Да и оставшееся меньшинство не многим лучше. Всех нас, увы, кроме нас самих, мало что интересует…
Фёдор Игнатьевич дулся, пыхтел, морщился, но через полквартала всё же признал, что мой первый контакт с разумной жизнью вне дома состоялся успешно. А когда мы добрались до летнего кафе, Игнатьич и вовсе расслабился.
Уселись, припорхнула воздушная официанточка, очень вежливая, осведомилась, чего господа желают.
— Два кофе, — сказал Фёдор Игнатьевич. — Вы, Александр, какой пьёте? Мне — чёрный, без сахара.
— И мне того же самого, — улыбнулся я девушке. — И пирожное.
— Какое предпочитаете? — прощебетала та.
— На ваш вкус, — подмигнул я.
Девушка засмущалась, покраснела и убежала. Я с удовольствием проводил её взглядом.
— Хорошее место, — сказал Фёдору Игнатьевичу. — Татьяна бы хорошо вписалась. Ну, знаете, как это там? Мэйдо-кафе, во. Личность яркая, колоритная, народу бы собирала…
Фёдор Игнатьевич посмотрел на меня тяжёлым взглядом. Я осекся. Внезапно вспомнил, что это, на минуточку, Татьянин папка.
— Искренне надеюсь, что моя дочь не опустится до работы в таком месте, — сказал он. — Хотя, не спорю, она на многое способна, лишь бы досадить мне. Возраст… Чрезвычайно тяжёлый возраст.
Фёдор Игнатьевич вздохнул и отвернулся, стал глядеть на реку. По реке плыли парусные лодки. И только тут до меня дошло, до какой же степени вокруг тихо. Никаких моторов, никакого гудения. Только люди да кони, кони да люди… Аж слеза навернулась.
— Это Енисей? — спросил я, желая загладить оплошность.
— Ионэси, — поправил Фёдор Игнатьевич. — Люблю это место. Раньше мы часто бывали здесь с Натальей.
— А Наталья — это…
— Моя супруга, мать Татьяны. К сожалению, её больше нет с нами…
— Сочувствую, — вздохнул я.
Тут принесли кофе и пирожное, и Фёдор Игнатьевич перестал грустить. Зато сразу сделался деловитым.
— Насколько я могу судить, вы, Александр, делаете серьёзные успехи в изучении своего предмета.
— Суть уловил, — не стал скромничать я. — Но мне бы, для полного счастья, ещё учебную программу увидеть.
— Казус, — поморщился Фёдор Игнатьевич и отхлебнул кофе. — Программа требуется от вас, предмет новый. Возможно, начинать придётся без неё. Полагаю, вы сумеете провести вводное занятие, если, не приведи Господь, на ваш курс кто-то запишется?
— Легко. Только не вводное, а водное. Вода, вода, ничего, кроме воды. Водная магия в чистом виде.
Юмора Фёдор Игнатьевич не понимал. Выслушав мою тираду, он трагически нахмурился. Пришлось спешно жать отмену, уговаривать его, чтобы он ничего не слышал, и заверять, что проведу я ему хоть десять вводных занятий. Это его успокоило.
— Полагаю, что мало кто решит записаться на новый курс, — сказал Фёдор Игнатьевич. — Сведений о нём практически нет, если бы не вы, я бы вообще в этом году не стал открывать кафедру, хотя мне, разумеется, намекали…
— Стоп! — помахал я вилочкой, которой ел пирожное. — Это я, получается, завкафедрой буду, на автопилоте?
— Заведующим кафедрой, да, — кивнул Игнатьич.
— С соответствующими надбавками?
Позеленел. Ах ты, паскуда, прости-господи! И всё-то он меня, горемычного, облапошить пытается. Украл, похитил, одел некрасиво, подстриг странно — ещё и жадничает беспрерывно! Вот возьму и подговорю ему Танюху, чтоб сбежала из дома. Неко-кафе откроем. Сделаем ей ушки, хвостик, научим говорить «ня». Бомба будет, отвечаю.
— Конечно, вы будете получать больше, чем обычный учитель…
— Ну, я так понимаю, на дне рождения у Татьяны заведующие будут? — улыбнулся я со всей возможной ослепительностью. — Пообщаюсь, спрошу, какие расценки в ходу.
— Проклятье, Александр! — вспылил Фёдор Игнатьевич. — Вы ещё дня не отработали, а уже тянете из меня жилы!
— Я ещё и в профсоюз вступлю. Чтоб вам вообще спуску не давали. Что вы на меня так смотрите⁈ Ну да, я не самый прекраснодушный юноша во вселенной. Однако я тут оказался по вашей милости? По вашей. И жить в мансарде с тараканами, питаясь чёрствым хлебом, отнюдь не собираюсь. У меня должен быть достойный уровень существования. Это я ещё, заметьте, чрезвычайно благороден! Другой на моём месте вас бы ещё круче нагнул. Вообще бы работать отказался, наотрез. Вам со мной, считайте, повезло, поскольку я сознательный.
Фёдор Игнатьевич смотрел на меня кислым взглядом и, наверное, мысленно проклинал косорукого Дармидонта, который так неумело в своё время обошёлся с подушкой.
* * *
После импровизированной прогулки по городу обратно домой возвращались на такси. Я с интересом влез в тесную и сумрачную повозку, уселся рядом с Фёдором Игнатьевичем.