Открыв книгу, я обнаружил там записку, написанную танькиной рукой: «Саша, ты совсем сдурел⁈ p.s. Записку сожги! p.p.s. Используй магию стихий!»
Подумаешь! — обиделся я. — можно подумать, я не понимаю, что никому нельзя иномирные книжки показывать. Я б и не показывал, сидел бы себе тихонечко, листал наедине с собою. А теперь чего — сущностей призывать? Я ж призову — не обрадуетесь… Впрочем, ничего я не призову, я ведь магию в себе ещё не развил.
Вот ведь зараза. Кабы Хранительница обнаружила во мне какой-нибудь самый обычный дар — я бы тем и рад был. А теперь — выбор появился. Вот я и завис. Как будто три книжки купил, и теперь надо бесплатную четвёртую выбрать.
Короче, не знаю я пока, кем хочу быть, когда вырасту. Двадцать семь лет, всё только начинается! Чего они пристали-то? Погуляю ещё, жизни порадуюсь, а потом уже — вот это вот всё.
Пока я думал, разглядывая потёртый переплёт «Призыва сущностей», в дверь постучали.
— Входите, чего уж, — громко сказал я.
Запрещёнки нет, бояться нечего.
В кабинет, улыбаясь, вошла Анна Савельевна Кунгурцева. Я встречно улыбнулся и встал. Значит, не показалось, возникла-таки между нами симпатия на танькиных именинах.
— Заходите-заходите, у меня, правда, посадочных мест не много, но вы садитесь на моё, я постою — насижусь ещё.
— Ох, спасибо, вы так любезны! — ещё больше обрадовалась Анна Савельевна. — А я не с пустыми руками.
В её не пустых руках оказался чайник. Простой металлический чайник на простой же металлической подставке.
Я в вежливом удивлении приподнял брови.
— В прошлом году у нас была ярмарка, где продавали всяческие изумительные диковинки, — сказала Анна Савельевна, поставив чайник мне на стол. — В основном — абсолютная чушь, но кое-что заслуживало внимания. Взгляните! — Она нагнулась к чайнику и отчётливо произнесла: — Сделай мне чаю.
Чайник зашумел.
Я потряс головой, поморгал — нет, правда! Чайник пыхтел и выплёвывал из носика клубы пара.
Анна Савельевна повела над столом рукой, и на нём возникли две фарфоровые чашки.
— Можем чаёвничать, — радостно сказала Анна Савельевна. — Возьмёте на себя труд?..
Она села на моё кресло, а я, взявшись за тёплую ручку, налил в чашки коричневатой жидкости. Запахло свежезаваренным чаем.
— А как это?.. — пробормотал я.
— Воду берёт из ближайшего источника, — сказала Анна Савельевна. — Откуда добывает чайный лист — тайна сия велика. Не слишком хорошего качества чай, надо признаться, дома хочется чего-нибудь поприличнее, но на службе — самое то.
Я поднял чашку, пригубил… Ну, такое. Без бергамота — и на том спасибо.
— Ценнейшая вещь, — вслух заметил я. — Как же мне вас отблагодарить?
— О, я уверена, что мы что-нибудь придумаем, — подмигнула Анна Савельевна.
Внутренне я, с одной стороны, обрадовался. А с другой — загрустил. Ну вот что я опять, ну вот куда я?.. Хоть бы раз меня эти отношения так называемые куда-то в хорошее место привели, эх…
— Как осваиваетесь? — перевела тему Анна Савельевна.
— Не жалуюсь, не жалуюсь, — прошёлся я по кабинету с горячей чашкой в руке. — А коллектив-то у вас тут дружный?
— Коллектив? — несколько озадачилась Анна Савельевна. — Ну как вам сказать…
— Ну, на дни рождения скидываетесь?
— Зачем? Нет, у нас так не принято.
— Может быть, какие-нибудь совместные мероприятия, чтобы укрепить командный дух?
— Александр Николаевич, да о чём это вы?
— Как же мне нравится ваш мир, Анна Савельевна!
— Мир? — совсем растерялась Кунгурцева.
— Конечно. — Я присел на край стола и заглянул в её красивые глаза. — Ведь эта академия — как отдельный мир, не правда ли?..
— Да… — прошептала Анна Савельевна. — Вы совершенно правы, Александр…
— Просто Александр.
— Просто… Александр…
Я наклонился ниже, Анна Савельевна в полубессознательном состоянии потянулась навстречу, и тут хлопнула дверь.
— Сашка! У меня первой пары нет, я реши… Ой.
Мне даже оглядываться не потребовалось, я и мысленным взглядом прекрасно увидел, как возникшая на пороге Танька покраснела до корней своих ярко-красных волос, как будто в коммунистическую партию вступила, чтобы отца окончательно до сердечного приступа довести.
— Прошу прощения! — Анна Савельевна вскочила, тоже красная, как школьница. — Мне… Мне давно пора, я засиделась.
Пулей вылетела из кабинета, оттолкнув по пути Таньку.
Я повернулся и окинул мрачным взглядом подругу дней моих суровых.
— А что, тук-тук не работает?
Танька посмотрела на дверь, будто пытаясь найти там таинственный тук-тук, потом сообразила, что я издеваюсь, тряхнула головой и с силой захлопнула дверь.
— Сашка, ты с ума сошёл? — прошипела она, подходя к столу. — Ты что выделываешь⁈ Она ведь… Она… Да она даже более старая, чем ты!
— Бывают люди, более старые, чем я⁈
— Не издевайся! Саша — первый день!
— Я ведь обещал всё испортить уже в первый час. Чаю хочешь?
— Ненавижу тебя! Хочу…
— Эх, если бы мне платили по сто рублей каждый раз, как девушка говорит мне эти слова…
— Сашка-а-а! — взвыла Танька и, шлёпнув меня ладошкой по плечу, протопала к моему креслу.
Уселась, взяла чашку, оставленную Кунгурцевой.
— Не побрезгуешь? — спросил я.
— Чего бы это? — Танька отхлебнула чаю и поморщилась.
— Ну, есть такая примета: кто из кружки старого человека попьёт — сам состарится.
— Ох, Сашка, всё-то ты шутишь! — Татьяна затеяла делать умный вид. — А я, между прочим, всё утро ради твоего благополучия тружусь.
— Присед делаешь? Молодец, одобряю. С весами, надеюсь? Без весов — это так, аэробика, чисто жир согнать. У тебя его и так небогато.
— Я с подругами поговорила. Распустила слухи, что предмет новый — сущая чепуха, к тому же очень сложная, а преподаёт мой дальний родственник из деревни, которому целых двадцать семь лет. Так что теперь к тебе никто ни за что не запишется.
— Ох, и спасибо тебе, Татьяна Фёдоровна! — воскликнул я. — Что бы я без тебя делал — даже и не знаю.
На переменке решил заглянуть к Фёдору Игнатьичу. Пока шёл, то и дело слышал шепотки: «Это он! Правда он, о нём Татьяна рассказывала! Какой мужчина! А я с ним разговаривала перед парами!»
Грустно мне было. Грустно и тоскливо. Вот как судьба распорядилась: любителя женщин постарше подселила к любительнице мальчиков помоложе. Но я-то хоть понимаю, что у меня искажённый взгляд на мир, а Танька-то на полном серьёзе верит, что сказать её сверстнице: «Препод двадцати семи лет» — значит, отпугнуть.
— Здравствуйте, вам что угодно? — поднялась мне