— Господин учитель, я просто хотела уточнить: нас здесь тридцать один человек.
— А… Ну, да. Принято. — Как всегда, блатных посчитать забыли. — Садитесь, Соровская. Тридцать один человек. Но — один курс. Одна аудитория, можно и так сказать. В некоторых документах наверняка все вы фигурируете под одним лишь этим наименованием: «Курс магии мельчайших частиц». Для кого-то эта общность, этот курс представляет собой неделимое целое. Вы успеваете за моей мыслью? Поднимайте руки и задавайте вопросы, если что-либо непонятно, я продолжаю. Если сейчас я назову десяток фамилий и скажу им удалиться, целое уменьшится. Почему оно уменьшится, может кто-то ответить на вопрос?
На меня смотрели озадаченно. Даже вопрос был им непонятен. Но я этого и ждал.
— Так произойдёт, потому что курс состоит из тридцати одной единицы. Курс, который кому-то удобно принимать как единое целое, на самом деле единым целым не является. Он состоит из многих единиц, частиц, если можно так выразиться. Человек, для которого курс — единое целое, не может сделать так.
Я взял журнал.
— Акопова!
— Да, господин учитель! — подскочила невысокая девчушка.
— Поднимите вверх правую руку и замрите. Вознесенская! Левую руку, прошу вас. Соровская! Обе руки, вот так. Я работаю с вами, с частицами, составляющими целое, и поэтому в моей власти создать вот такой, с позволения сказать, эффект. Опустите руки, девушки, прошу садиться. Итак, за счёт того, что я могу влиять на каждую единицу в отдельности, я могу добиться от курса большего, нежели тот, кто влияет на курс в целом. Большего в плане гибкости, скажем так. Разумеется, я не могу тягаться с, к примеру, его величеством императором. Если его величество издаст указ ликвидировать наш курс, мы все пойдём домой, тут уже ничего не поделать. Но для того, чтобы заставить госпожу Соровскую встать и поднять руки, нужно, чтобы кто-то вошёл в эту аудиторию и дал соответствующее указание.
Во взглядах, устремлённых на меня, брезжило понимание.
— Ваша одежда состоит из нитей, и поэтому её можно распустить, нить за нитью. Прямо сейчас не нужно этим заниматься, конечно.
В аудитории родился нерешительный смех. Я не стал на него хмуриться. Наоборот, пусть будет здоровая атмосфера.
— Ваши волосы состоят из отдельных волосков, и поэтому вы можете их расчесать. Это очевидно. Однако я хочу, чтобы вы посмотрели глубже. Кто-нибудь, дайте лист бумаги.
Боря Муратов оказался расторопнее всех. Он выдернул из тетради листок, протянул мне.
— Благодарю. Все видят листок?
Я поднял бумагу над головой и, убедившись, что привлёк всеобщее внимание, разорвал его на две неровные половины.
— Вот что я сделал. Разделил целое на две части. Целое при этом не исчезло, не взорвалось. Оно осталось, но — разделённым на две части. И вот теперь самый важный вопрос: почему?
Несколько секунд было тихо, только осенняя муха рассеянно билась в стекло, не понимая, отчего вселенная не хочет её возвращения в мир за пределами аудитории.
Боря поднял руку.
— Слушаю, — кивнул я.
— Господин… Александр Николаевич. Вы хотите сказать, что бумага также состоит из отдельных частиц? Из мельчайших частиц?
— Именно. И, будем откровенны, об этом говорили ещё древние греки. Которые обладали искусством магии мельчайших частиц. Но потом искусство оказалось забытым. Поскольку обычная магия, к которой вы все привыкли, требует куда меньших усилий для овладения, в большей степени зависит от дара и, на примитивном уровне, более зрелищна и эффективна. Искусство оказалось забытым, но, к счастью, не утраченным. И в наши дни оно переживает новое рождение. Оно готово дать новые возможности тем, кто не пожалеет сил и времени для овладения им. И старания будут вознаграждены. А теперь, когда у нас сформировалось понимание того, чем мы с вами будем заниматься тут два раза в неделю, давайте запишем определение. Итак, что же такое магия мельчайших частиц. Записывайте: магия мельчайших частиц — это дисциплина, находящая на стыке магии, науки и искусства, чьей основной задачей является прямое и непосредственное воздействие на гипотетические частицы, из которых состоит всё сущее.
И так далее, и тому подобное. Но, как ни странно, этакой мелочи оказалось достаточно, чтобы всех впечатлить. Никто не выписался с курса, а некоторые рыжие вообще смотрят на меня сейчас, как на восьмое чудо света, даже пищеварению мешают.
— Тебе на занятия не пора? — спросил я со вздохом.
— Какие? — встрепенулась Танька.
— Ну, не знаю. Какие там у тебя занятия… К Арине Нафанаиловне, например, показывать вожделенный земляной квадрат, без которого она аки Голлум без колечка чахнет.
Сам я был уже абсолютно свободен. Ну а что? Предмет у меня один. Курсов по этому предмету — тоже один. Нагрузка — четыре академических часа в неделю, и два уже позади. По-хорошему, свинтить бы отсюда подобру-поздорову… Не любит никакая структура тех, кто всё сделал и отдыхает. Мнит их бездельниками и норовит впрячь куда-нибудь. Сейчас начнётся: ах, Александр Николаевич, в соседней аудитории надо срочно стены покрасить, а у рабочих всё так дорого, вы не могли бы…
И как будто бы в такт моим мыслям в дверь постучали. Да не просто так, а с явной угрозой. Зловеще, размеренно: тук… тук… тук…
— Войдите! — крикнул я.
Не прятаться же от судьбы. Надо ей смело в глаза смотреть.
Дверь начала медленно отворяться. Татьяна вскочила, принялась поправлять форму. Уж лучше бы сидела спокойно. Сейчас подумают невесть что. Вечно она вместо того, чтобы не мешать, помогать пытается. Суетится, мечется, хочет как лучше. Молодая, наивная, что с неё взять.
В кабинет вошёл совершенно неожиданный посетитель. Высокий и худой до лёгкой согбенности Семён Дмитриевич, декан факультета Стихийной магии.
— Господин Старцев, здравствуйте! — воскликнула Танька и исполнила какую-то ерунду, которая девчонкам заменяет поклоны.
— Здравствуйте… Татьяна Фёдоровна, — пробормотал Старцев, замерев в дверях. — Как же это вы тут?
Старцев был в своём репертуаре. С трудом догонял объективную реальность. А в основном и не пытался её догнать, довольствуясь жизнью в некоем сокрытом от чужих глаз дивном мире.
— А я… Вот, — не растерялась Танька.
— Действительно.
— До свидания, Семён Дмитриевич!
И Танька, обогнув декана, выпорхнула из кабинета. Но в дверях задержалась и из-под подмышки Старцева скорчила мне зверскую рожу предостерегающего характера. Мол, не проколись, помни легенду, будь осторожен. Я кивнул. Дверь закрылась. Её хлопок встревожил Старцева, он обернулся и долго смотрел на дверь, словно продолжал ожидать от неё любого подвоха.
— Чайку? — попробовал я наладить контакт. — Сразу предупреждаю: качество не ахти, это мне Анна Савельевна чайник подарила магический. Сам я не в претензии, ибо