— Господи…
— Она о вас сильно беспокоится.
— Ничего, я полагаю, матушка переживёт.
— Пережить-то переживёт, — влезла Танька. — Да только завтра она узнает, что ты нашёлся.
— И что же из этого?
— Наверняка ей захочется тебя повидать как можно скорее. Примчится прямо на занятия.
Стёпа беззвучно выругался, но правота Татьяны была несомненна.
— Действительно, пойду лучше домой, — решил он.
— А что вы скажете, как объясните своё отсутствие? — спросила Анна Савельевна.
— Да соврёт что-нибудь, — отмахнулась Танька.
— Что ты такое говоришь! — взъерепенился Стёпа. — Аляльевы и ложь никогда не идут одним путём. Я скажу правду. Что провёл это время с женщиной.
— А не спросят, с какой? — поинтересовался я.
— Даже если такой вопрос и возникнет, человек чести никогда не позволит себе замарать репутацию дамы неосторожным словом.
— Складно звучит, — признал я. — Ну, бывайте, господин Аляльев. До встречи в академии.
— И вам доброй ночи. Я всем вам благодарен за помощь. И все вы можете считать меня своим должником.
— Даже я? — подала вкрадчивый голос фамильярка.
— Я говорил с людьми! — Аляльев гордо вздёрнул нос и удалился.
А мы пошли провожать Анну Савельевну. Танька понимающим образом поотстала, позволив мне дойти с Кунгурцевой до крылечка. Там, уже вытащив ключ, Анна Савельевна негромко произнесла:
— Александр Николаевич… Саша. Пережитые этой ночью приключения, как мне кажется, некоторым образом сблизили нас, чему я чрезвычайно рада.
— И эта радость полностью взаимна. Уместно ли будет пригласить вас как-нибудь прогуляться ночью по лесу, но уже без приключений?
— Ах, что за чушь! Разумеется, нет, Александр Николаевич.
— Вот оно как…
— Сегодняшняя ночь — это ошибка, исключение из правил.
— Ну что вы такое говорите…
— Разве вы позабыли о том, какова погода у нас, в Белодолске? Уверяю, уже завтра начнётся дождь, сопровождаемый пронизывающим ветром, и сие непотребство будет терзать город до самой зимы. Какие уж тут прогулки. Как говорится в народе, в такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выпустит.
— Ваша правда…
— Заходите лучше ко мне в гости, если вам так уж не спится по ночам. Я готова составить компанию, лишь бы вы не подвергали свою жизнь опасности в лесу.
— Сколь вы благородны, Анна Савельевна!
— Ах, что за чушь… Любая на моём месте поступила бы так.
— Но не любой я ответил бы, что приду с удовольствием.
— Вы вгоняете меня в краску, Саша…
— Дозвольте пожать вам на прощание руку?
— Пожимайте, что уж теперь… А давайте обнимемся.
— На нас смотрит ученица.
— Ох, какая незадача. Но я думаю, что после того, что она увидела в исполнении фавна, невинное объятие не должно её шокировать.
— И снова вы правы, Анна Савельевна. Обнимаю!
— Отвечаю на ваше объятие всей душой! Вы чувствуете, как обнимает вас моя душа?
— Чувствую. И душу, и тело. Их совокупное движение наполняют меня ощущением невероятного тепла.
— Один добрый совет на прощание, Саша.
— Внимательно слушаю вас, Анна Савельевна.
— Если вдруг кто-то из ваших хороших знакомых призовёт фамильяра, внешне схожего с прекрасной юной девой, скажите ему, что нет участи страшнее, чем те страшные кары, что выпадают на долю человека, возлёгшего с фамильяром…
— Ой, да не больно-то и хотелось! — раздалось у меня над ухом.
Фамильярка, в отличие от Таньки, чувством такта не обладала и не отходила от меня ни на шаг.
Я поблагодарил Анну Савельевну за такую трогательную заботу о моих знакомых, которых у меня пока и вовсе нет, но могут когда-ниибудь появиться. Дождавшись, когда она скроется за дверью, вернулся к Таньке. Мы пошли домой.
— Саша, это ужасно, она старая, как мир! — сказала Татьяна. — Кроме того, за ней нет никакого приданного! Она скончается через пару лет, и ты останешься ни с чем! У тебя не будет уже даже тех жалких крох молодости, которые есть сейчас.
— О, так у меня появились крохи молодости?
— Жалкие!
— И то хлеб, знаешь ли. Прям чувствую, как плечи расправляются, как разгибается поясница и удаль, молодецкая удаль разливается по членам моим…
— Будешь хозяина оскорблять — я тебя убью, — сказал фамильярка.
— Что-о-о⁈ Да как ты смеешь!
— А ты проверь, смею или не смею.
— Да ты… Да я…
— Девочки, тише, — сказал я. — Вы разве не чувствуете? Ночь. Тишина. Все люди спят, отдыхают, набираются сил. Давайте и мы займёмся чем-то подобным. Завтра, в конце концов, рабочий день… Впрочем, уже сегодня.
* * *
Разбудил меня даже не будильник — нет, будильник меня бы не разбудил. Он уже несколько раз пытался в этом учебном году, но вновь и вновь терпел фиаско. Я выключал его, не приходя в сознание, и продолжал сладко спать до тех пор, пока Танька не забарабанит в дверь.
Но сегодня всё было иначе. Будильник начал звенеть, я выпростал из-под одеяла руку, чтобы натренированным жестом приглушить истошно дребезжащую гадину, как вдруг будильник заткнулся сам. Потом послышался «хрясь», и жалобное дзынь-дзынь-шмяк.
Тут уж грешно было бы не проснуться. Я открыл оба глаза, сел на постели и посмотрел на останки будильника на полу. Над ними с видом победительницы батлерианского джихада стояла фиолетововолосая фамильярка.
— Спасибо, — сказал я.
— Это было легко! — зарделась фамильярка.
— Теперь каждое утро будешь сама в шесть утра звенеть.
— Что делать? Звенеть? Как это?
— Как хочешь. А я буду тебя по голове бить, чтоб заткнулась.
Растерянно, изумлённо хлопали глаза фамильярки.
— Но я ведь могу просто не звенеть…
— Можешь. Тогда чини будильник.
— Вот это? — Фамильярка тронула осколки краешком тапка.
— Это, это… Вообще, знаешь, по первому впечатлению — ты мне не очень нравишься. Выспаться не дала, ценную вещь сломала. Пользы от тебя пока не видел. Начинаю жалеть о проведённом ритуале.
Губы задрожали, в глазах появились слёзы.
— Ладно, не реви. Всё равно я не знаю, как тебя обратно сдать… Будем продолжать знакомство. Там, глядишь, чего и натанцуется, слово за слово. Не зря же вас все постоянно так усиленно хотят, даже не смотря на то, что не могут.
Ночью я изучением фамильярки заниматься не стал. Утомился от трудов праведных. Выбил у Танюхи какой-никакой шмот. Та долго прибеднялась, что, мол, и так ходит голая, надеть нечего. Но в итоге разорилась — отдала какой-то застиранный жёлтый сарафан, в котором только дома ходить, и тапки. Это сама сообразила, я ничего не говорил.
Волосы у фамильярки укоротились. Самого процесса я не видел, но результат отметил. Теперь волосы заканчивались на уровне лопаток и функцию одежды не выполняли.
После