— Чисто, — сказала Диль. И предложила: — Я могу тут остаться.
— Чего? — насупилась Танька.
— Мне места не нужно, я и стоя могу. И сон вовсе не требуется. А если дух вернётся — я с ним разберусь.
— Уверена, что разберёшься? — уточнил я. — Ты говорила, сильный дух.
— Сильнее слабых. Но не такой же, как я! Я гораздо сильнее.
Насколько я успел изучить Диль, она не хвасталась и не лгала. Если что-то утверждала, так значит, как минимум, сама была в том уверена.
— Ну, оставайся.
— А меня никто спросить не хочет⁈ — возмутилась Танька.
Но никто не захотел спросить её. Да она и сама не слишком-то интересовалась собственным мнением по этому поводу. Прекрасно понимала, что страх перед неведомым духом гораздо сильнее совершенно нерациональной девчачьей неприязни к сопернице в соревновании, в котором ни та, ни другая, к слову сказать, не участвуют.
На том порешили и разошлись спать. А поскольку со мной лично ничего особо интересного до поры не происходило, я временно позабуду о себе любимом и поведаю о том, что произошло с Таней и Диль ночью в тёмной комнате. Это событие мало повлияло на Диль — она эмоционально вообще была слабо развита, а уж в эмпатии её и вовсе было трудно обвинить — но зато серьёзнейшим образом воздействовало на Татьяну. У неё в глазах появился совершенно новый блеск, она стала более уверенной в себе и вообще, прямо скажем, расцвела. Но обо всём по порядку.
Танюша с детства была индивидуалисткой. Она понимала краешком сознания, что где-то есть другие люди, что она — не пуп земли и всё такое, но в глубину души эти факты проникали неохотно, оставались только словами. Скучными и бесполезными. Будучи ребёнком, она по поводу и без поднимала крик, и мама бежала её успокаивать посреди ночи. Потом Таня повзрослела и перестала так себя вести, ведь у неё появилось интересное хобби — чтение. Потом не стало мамы, и книги заменили ей вообще всё. Как обмолвился отец, у неё только на первом курсе академии появились подруги. Я так понял, этот период как раз совпал с начало танюхиных пиратских эскапад. Прочитав пару-тройку наших книжек, она обалдела от обилия женских ролевых моделей, которые от неё как будто бы скрывали, наколдовала себе шикарную причёску и начала по крупицам создавать тот самый образ, который я уже и застал. Превратилась из балованной стесняшки в этакую Йоко Оно на минималках и с поправкой на сеттинг.
Однако ночью образ отступал, и выступала настоящая Таня, которой было тоскливо и жутко видеть во тьме неподвижный силуэт Диль. То ей мерещилось в полусне, что она вновь ребёнок, и над ней нависает тень мамы, то вовсе снились какие-то кошмары. В общем, Диль её сильно напрягала, и к середине ночи Таня решилась на диалог.
— Можешь в том углу встать?
— Вон в том? Могу.
— Хорошо. Он тёмный, там я тебя вовсе видеть не буду, да и головой туда крутить неудобно.
Диль встала в тёмный угол и замерла. За окном ухнула сова. Танька вздрогнула и неудобно выкрутила голову, чтобы посмотреть в тёмный угол. Оттуда на неё повеяло угрозой. Танька решила, что хочет пить и от жажды уж точно никак не уснёт.
— Принеси воды!
— …
— Что молчишь?
— Я не должна выполнять твоих приказов.
— Фр! Саша бы хотел, чтобы ты принесла мне воды.
— Саша бы хотел, чтобы ты сама принесла себе воды и не заставляла других потакать твоим капризам.
— Дура ты, Диль! Это не капризы. Я боюсь.
— Хочешь, я с тобой пойду?
— То есть, со мной ты пойдёшь? А тебе как больше нравится — со мной или без меня?
— Без тебя, конечно.
— Ну так принеси воды!
Помолчав, Диль сказала:
— Хорошо. — И вышла из комнаты.
Поймав тот краткий миг между «Диль меня охраняет, но я её боюсь» и «я боюсь, что Диль меня не охраняет», Танька, не долго думая, уснула. Это она, к слову сказать, делать умела. В отличие от возрастного Фёдора Игнатьевича, обычно вырубалась моментально и дрыхла до утра так, что даже пинать бесполезно.
Ей казалось, что проспала она уже довольно долго, когда сон её почему-то нарушился. Она ощутила давление на груди, как будто кошка забралась.
— Брысь, — пробормотала Танька.
Но в ответ её лизнули в нос.
— Фу, Диль, ну что за глупости! — поморщилась Таня, потихоньку просыпаясь.
Выбора у неё большого не было. Лизали уже не только нос, но и губы, и щёки, плюс к этому — противно щекотались усы.
Татяна открыла глаза и рот. Последний — чтобы от души прикрикнуть на распоясавшуюся Диль. Но вместо грозного окрика вырвался истошный визг. Морда, которая в слабом свете уличного фонаря таращилась на неё, кошачью напоминала лишь отчасти.
И тут в своей комнате я размежил очи, вскочил и, на ходу заворачиваясь в халат, понёсся спасать Таньку. В коридоре столкнулся плечом с несущейся туда же Диль. В руке фамильярка держала стакан, наполненный до краёв водой, но ни во время бега, ни от столкновения умудрилась не пролить ни капли.
Ворвавшись в целевую комнату, мы замерли, воздавая молчаливое должное нарисовавшейся сцене.
Под потолком, поджав босые ноги висела растрёпанная Таня в ночной рубашке. Вокруг неё парил десяток автономно горящих огненных шариков, которые и заполняли комнату мистическим первобытным светом живого огня.
— Вон оно! Вон! — завопила Танька, указывая в угол, куда незадолго до этого заставила переместиться Диль.
Теперь этот угол был не таким тёмным. Огни давали достаточно света, чтобы мы увидели ночного визитёра.
— По этому поводу, — сказал я, — мне хотелось бы прочитать известное стихотворение, немного его перефразировав, если уважаемая публика не возражает.
Уважаемая публика не нашлась с возражениями сразу, чем я и воспользовался, продекламировав:
— Татьяна очень удивилась,
Когда к ней заглянул енот.
Енот был удивлён не меньше:
Татьяна в воздухе висит.
Может быть, в этом стихотворении не было рифмы. Может быть, не было глубокого смысла. Может, и вовсе не стоило называть эти причудливые строки стихотворением. Но они охарактеризовали ситуацию наилучшим образом.
В углу комнаты действительно сидел тощий енот и о чём-то по-енотьи трещал, потирая передние лапы.
— Это же фамильяр, —