Поляки и шведы
В этот же период начал военные действия и шведский король Густав-Адольф. Предатели открыли шведским войскам ворота Новгорода — город был захвачен, новгородцы ограблены (1611). Густав-Адольф, стремясь создать независимое от Москвы Новгородское королевство, пытался захватить и Псков, но потерпел неудачу. Тем не менее шведы интенсивно готовились к войне с поляками на территории России. Так страна, которая еще в 1604 г. стояла несокрушимым утесом, уже через семь лет стала просто удобным полем битвы для соперничавщих европейских государств.
К тому времени у Польши со Швецией сложились крайне напряженные отношения. В процессе Контрреформации Польша стала оплотом католичества, а Швеция приняла лютеранство. Но шведский король Сигизмунд Ваза был ревностным католиком, и шведы с удовольствием заменили его лютеранином. Тогда поляки в пику шведам выбрали Сигизмунда своим королем. В результате шведский король, оказавшийся на польском престоле, стал готовиться к войне со Швецией.
В этой легкости смены властителей ярко проявил себя феномен суперэтноса. При сильной политической вражде поляки и шведы принадлежали все же к одному этническому миру — Западной Европе — и оставались «своими». Точно так же чувствовали себя французы в Германии, немцы во Франции, итальянцы в Дании, а испанцы в Италии. В России же все европейцы были чужими, равно как и русские в Европе. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть, какие последствия вызвала попытка посадить на московский престол польского короля.
Положение Москвы было совершенно безвыходным. Василий Шуйский, сведенный с престола, был увезен в Польшу, где и скончался. Тушинского вора убили — правительства в стране не было никакого. Московские бояре решили предложить престол польскому королевичу Владиславу, и с этого момента начались сложности. Поскольку Россия представляла собой иной суперэтнос, условием поставления на царство являлось принятие претендентом православия. Но Владислав и думать не мог принять православие, ибо его отец был вождем католической партии. Во главе настаивавших на принятии королевичем православия стоял московский патриарх Гермоген, который по всей стране рассылал свои послания с призывом к восстанию и изгнанию латинян.
Видя непреклонность Гермогена, поляки, стоявшие в Москве гарнизоном, арестовали его и уморили голодом. Однако перехватить инициативу они не смогли: многочисленные послания патриарха достигли цели. Они переписывались, распространялись, читались на площадях и в храмах. Гермоген успел сформировать общественное мнение в пользу восстания, однако сил для решительного выступления не находилось: север России был обескровлен, юг бунтовал, запад был захвачен Польшей, а Новгород — Швецией.
Ополчение
В этой ситуации снова проявили себя рязанские дворяне во главе с уже известным нам Прокопием Ляпуновым и его братом Захаром, который заставил Шуйского отречься от престола. Понимая недостаточность своих сил, Ляпуновы попытались объединиться с казаками. Но ведь если даже в XIX в. дворяне и казаки были разными субэтносами одного великорусского этноса, то в XVII в., когда пассионарность и дворян, и казаков была значительно выше, они представляли собой два разных народа России. А поскольку это были различные этносы, у них были и разные стереотипы поведения. И когда казаки пригласили Прокопия Ляпунова для переговоров в свой казачий круг, он спокойно явился туда, считая себя лицом неприкосновенным. Однако, столкнувшись с неуступчивостью Ляпунова, казаки зарубили его саблями, так как увидели в нем потенциальную угрозу своей казачьей вольности.
После смерти Ляпунова рязанское ополчение разошлось. Первая попытка объединения русских сил против захватчиков оказалась неудачной.
Меньше других пострадала от Смуты северо-восточная окраина Руси, тяготевшая к Нижнему Новгороду. Поскольку пассионарных людей там сохранилось больше — оттуда и пришли спасители России: князь Дмитрий Пожарский и Козьма Минин. Козьма Минин, по прозвищу Сухорук, был обыкновенным купцом из Нижнего Новгорода, а князь Дмитрий Пожарский — профессиональным военным, участвовавшим во всех войнах Смутного времени.
О том, что Минин и Пожарский спасли Россию, знают все, но что им для этого пришлось сделать — мало кому известно.
Действительно, Минин и Пожарский были горячими сторонниками национального восстания против поляков и шведов. Собравшийся Земский собор единогласно принял решение, предложенное Мининым и Пожарским, суть которого состояла в том, что Отчизну надо спасать. Для спасения требовались всего две вещи: люди — в войско и деньги — на организацию похода. Людей было достаточно, и деньги у жителей богатого Нижнего Новгорода водились. Казалось бы, оставалось лишь собрать средства и сформировать полки, но не тут-то было. Когда нижегородцам было предложено сделать раскладку средств по населению, население сказало: «А у нас денег нет». Один божился, что его товары ушли на Каспий, другой клялся, что казна его в Архангельске, у третьего приказчики уехали в Сибирь — и денег не давали.
Тогда Козьма Минин, великолепно зная сограждан, бросил свой знаменитый клич: «Заложим жен и детей наших, но спасем Русскую землю!» И снова никто не был против. А раз так, то Минин с выборными людьми взял силой и выставил на продажу в холопы жен и детей всех состоятельных граждан города. Главам семейств ничего не оставалось делать, как идти на огороды, выкапывать кубышки с запрятанными деньгами и выкупать собственные семьи. Так была спасена Мать-Россия.
Здесь мы отвлечемся и, пользуясь приведенным примером, скажем несколько слов о механизме «работы» пассионарности в общем процессе этногенеза. Не стоит думать, что пассионарный человек обязательно стоит на высоких ступенях социальной иерархии и его имя остается в истории. Те же выборные люди, которые поддерживали Козьму Минина, были пассионариями. Но имен многих из них мы не знаем, поскольку они были не «вождями масс», а частью народа; не возглавляли, а скорее «раскачивали» людей, толкая их к действию. Именно такие безымянные пассионарии представляют собой самый важный элемент в этногенезе. Действуя не столько силой, сколько личным примером, воодушевлением, а не подчинением, они являют окружающим новые стереотипы поведения, понуждают массу людей выполнять совершенно необходимую, насущную работу.
Именно эти «безымянные» пассионарии, заставляя соотечественников забывать лень и трусость, обеспечивали жизнь им, их семьям и потомству. Действовали они часто не столько жестоко, сколько жестко, но ведь каждому не объяснишь, что ему выгодно, чтобы Россия существовала независимо и не превращалась в колонию Польши и Швеции. Дискуссии же — дело длительное, дорогое и бесперспективное: всех не переспоришь. Кроме того, всегда предпочтительнее не спорить, а действовать. Но действовать становится можно лишь тогда, когда пассионарность системы после достижения максимума начинает падать, что позволяет хоть как-то организовать