Молодых вязали на продажу, а остальных, несмотря на то что многие предлагали за себя выкуп, кидали в воду, не желая ждать. Плывите, милые, до самого Хвалынского моря [90]… Добыча оказалась знатной: ковры, восточные пряности, благовония, дорогие цветастые ткани.
Беспечная вольная жизнь нравилась Шолохову, о прошлом теперь вспомнил как-то отстраненно, вроде как оно и не с ним было.
24
Природные явления в том году не сулили добра: на востоке поднимались огненные столбы, о которых с ужасом писали летописцы, а в небесах явилась звезда в форме копья. Это предвещало несчастья: войну, голод, мор и прочие напасти. А однажды на дворе Симеона курица петухом запела, такое называлось «воронограй» или «куроклик» и было опять же не к добру. Матушка свернула той рябе голову и бросила ее через порог приговаривая: «На свою голову не пой петухом», но не помогло. Крепкий дотоле батюшка захворал. К нему приглашали знахарей, бубнивших над огнем заговоры, зелейщиков, поивших его лечебными отварами из трав и кореньев, ворожей, бросавших в воду раскаленные угли и что-то шептавших над ними. Не помогало. Чувствуя близость конца, отец наказал Симеону по весне отправиться в Сарай-Берке, ибо сговорился с бухарским купцом о поставке ему льна в обмен на восточные ковры. Сделка представлялась выгодной, и он не хотел, чтобы она сорвалась…
Видя, что самый близкий человек неумолимо угасает, Симеон ощущал себя над бездной вечности. Только сейчас он начал понимать, как мало ценил родителя, как мало уделял ему времени.
В голову невольно лезли черные поганые мысли, которые гнал, как мог, но они вновь и вновь приходили на ум. Когда больной совсем ослаб, перестал есть и просил только питье, позвали священника. Тот привычно оттарабанил покаянные молитвы и тем очистил умирающего от грехов. Под утро батюшка отошел в мир иной. Справив сороковины и отплакавшись. Симеон засобирался в дорогу.
Видя это, мать разволновалась, поскольку странствующие по водам подвергали риску не только имущество, но и свои души, а посему безрассудно искушали Бога, но узнав, что это воля покойного, велела, по обыкновению московских купцов, взять в храме просфору и отнести ее ворожее в Замоскворечье. Согласно преданию после заклинания просфора избавляла странствующего от бед, пока находилась при нем. Симеон в этом сомневался: коли просфора освящена, то при чем тут колдовство?! Однако все же отправился к ворожее, и матушка успокоилась. Да и много ли ей надо? После смерти мужа она сильно сдала и уже не жила, а доживала свой век. Симеон видел, как ей одиноко и тоскливо, но поделать ничего не мог.
Погрузив на ладью лен и седла русской выделки, пользовавшиеся большим спросом в Орде, Симеон ждал, когда составится караван. В одиночку по Волге не плавали – слишком велик риск лишиться не то что товара, но и живота. На этом, одном из важнейших торговых путей Восточной Европы столетиями грабили путешественников, купцов и послов.
Неожиданно явился молодец в красном колпаке посыльного и позвал Симеона на великокняжеский двор. Приплелся, и его провели к бывшему батюшкиному приятелю, дяде Нестору, который мнил себя первым после Бога помощником благоверного князя Дмитрия Ивановича. Впрочем, может, так оно и было…
– В Орду, сказывают, собрался, так сделай милость, извещай меня о том, что там увидишь и услышишь. Тохтамыш пока благоволит к Москве, но кому доподлинно ведомо, что у басурманина в башке, – изрек дьяк и принялся несколько пространно растолковывать, что его интересует.
Использование купцов в качестве разведчиков являлось обычной практикой средневековья, которая широко применялась как на Востоке, так и на Западе.
– А как доносить-то тебе, дядя Нестор? – полюбопытствовал Симеон.
– В Сарае-Берке на базаре найдешь сапожника Али по прозвищу Маленький – он и правда не выдался росточком. Передашь ему, что нужно, остальное не твоя забота.
«Раз услужишь, так потом и не отвяжутся!» – опустив глаза и поджав губы, с неудовольствием думал Симеон, а Нестор поглаживал свой лысый, поблескивающий, словно смазанный постным маслом, череп и внимательно следил за ним. Наконец то ли прочел, то ли угадал его мысли и завершил свое напутствие многозначительным замечанием:
– Бог вознаградит тебя за все. Своей службой ты не только князю услужишь, но и всей земле русской.
Это было откровенным лукавством, и Симеону подумалось: «Ой, всей ли земле? Есть Киев, который под Литвой, есть великие князья Тверской, Рязанский, Нижегородский… Да мало ли имеется иных земель на Руси, кроме Москвы…» – однако смолчал – дядю Нестора не переспоришь.
Как только сошел лед, караван ладей двинулся вниз по Москве-реке, а затем по Оке. Миновав Муром, за излучиной реки на правом берегу заметили татар, поивших коней. Те скрылись в кустах и принялись стрелять по проплывавшим мимо торговым судам. Двоих ранили. Караванщики, не видя противника, наугад отвечали из самострелов. Попали в кого или нет – непонятно.
Опасаясь, что ордынцы по своему обыкновению попытаются напасть под утро, заночевали посреди реки на Чухтском острове, выставив дополнительную стражу, но обошлось – видно, нехристей оказалось мало и они не рискнули сунуться.
В Нижнем разузнали обстановку. Остерегались ушкуйников из Великого Новгорода, бывших кем-то вроде речных пиратов, которые, внезапно появляясь на Волге, грабили всех без разбора и снова исчезали. Случалось, нападали и на города, несколько раз брали Булгар, воспользовавшись «замятней» в Орде, не побрезговали даже Сараем-Берке. Шесть лет назад полторы тысячи [91] ватажников под предводительством своих атаманов Прокопия и Смолянина явились под Кострому. Княжеский наместник Александр Федорович Плещей, младший брат митрополита Алексия, вывел им навстречу пять тысяч горожан, но его обошли с тыла. Еле ноги унес. Взяв город, разбойники хозяйничали в нем целую неделю, почище нехристей. Поплыли дальше, захватили Нижегородский посад, бесчинствовали на Каме, в булгарской Казани продали басурманам русских жен и девиц и спустились по Волге до самой Хазторокани (Астрахани). Им уже мерещилось, что на таких удальцов нет и не может быть управы, но самодовольство к добру не приводит. Правитель города Салчей, внук хана Джанибека, подольстился к атаманам, напоил «дорогих гостей» и, когда все уснули, велел перерезать их.
Иногда походы ушкуйников направляли новгородские бояре и купцы против своих торговых конкурентов, но чаще они организовывались стихийно. Таким образом, энергия, накапливавшаяся в феодальной республике, выплескивалась на сторону; если этого не происходило, в городе вспыхивали междоусобицы, нередко кончавшиеся братоубийством…
Набеги новгородской вольницы раздражали московских, нижегородских и тверских князей, ибо подрывали торговлю по Волге. На ушкуйников жаловались