— Почему ты не сказала, что у тебя проблемы с отношениями? Мне. Платонической любви всей твоей жизни.
— Грей…
— Я знаю тебя с трёх лет, когда ты таскала мои фигурки из «Улицы Сезам», и ты лгала мне.
— Я тебе не врала. Я…
Он отмахивается:
— Я столько лет пытался заговорить с тобой об этом, Люси. И ты выбрала, чтобы о твоих мечтах узнал какой-то левый мужик в прямом эфире? Ты сказала, что ищешь магию?!
Он хлопает глазами так, будто я призналась Эйдену Валентайну, что мечтаю встретиться с кем-нибудь под мостом ради чего-то недостойного.
— Магию?! Ты же говорила мне, что от свиданий у тебя изжога.
Это… отчасти правда. Но настоящая причина — та, о которой я никому не говорила. Это ощущение, что мне, возможно, просто не суждено найти кого-то, кто впишется в ту жизнь, которую я выстроила. Что я слишком многого хочу. Что я наивна. Что уже слишком поздно.
Я не хотела говорить об этом. Тем более — Грейсону. Моему самому давнему другу. Отцу моей дочери. Моему соратнику по воспитанию. Моей платонической любви всей жизни. Грейсон всегда был собой — искренним, открытым. Ему не составило труда встретить Матео. Я боялась, что он не поймёт. Не хотела добавлять ему поводов для тревоги.
Так что я запаковала это в аккуратную коробочку и закопала поглубже. До тех пор, пока Эйден Валентайн не сунул туда монтировку и не вскрыл всё подчистую.
Я скидываю руки Грейсона со своих плеч, мрачно морщусь. Мой желудок валяется где-то рядом с хлопьями, сердце подступает к горлу.
— Ты это слышал? — спрашиваю.
— Слышал.
— Как?
— Ну, Люси, не знаю, знаешь ли ты, но когда человек выходит в эфир, другие… могут это услышать.
— Не говори со мной как с идиоткой. Я знаю, как работает радио. Но с момента эфира прошла неделя. Откуда ты… когда ты это услышал?
Он подаётся вперёд, достаёт телефон из заднего кармана, хмурится и разблокирует экран пальцем в краске. Начинает листать. Долго.
Скрип стула Майи звучит громче, чем должен. Мне хочется сбежать наверх и закопаться под одеялом. Я уже думала, что всё. Что обошлось.
Наконец, спустя вечность, Грейсон разворачивает экран ко мне.
— Похоже, об этом знает уже весь Восточный берег, — и одним движением пролистывает ленту.
Повторяющееся сердечко логотипа «Струн сердца». Эфир снова и снова. Перепосты. Вирусная волна.
— Ты стала популярной.
Я роняю кружку на пол. Она не разбивается, но опрокидывается, размочив хлопья и превратив всё в унылую кашу.
— Ох, чёрт, — в унисон говорим мы с Майей.
* * *
Я шмыгаю в чёрный вход автомастерской, натянув капюшон на голову, лицо наполовину закрыто шарфом. Всё это, конечно, чрезмерно, но мне отчаянно нужна защита — пусть даже из слоёв ткани. Снова кажется, что каждый встречный косо смотрит в мою сторону. Хотя, если честно, теперь это уже не просто паранойя. Это вполне возможно.
Интервью стало вирусным. Прошла неделя — и всё взорвалось.
Как? Почему?
Я так и не решилась прочитать комментарии с телефона Грейсона — он выхватил его раньше, чем я пришла в себя за столом, и сунул обратно в карман своих потрёпанных джинсов. Сказал загадочно: «Поговорим об этом позже», выпроваживая Майю в школу. На этом всё и закончилось.
Хотя, по правде сказать, зря он так уверен. Никакого «поговорим позже» не будет. Мы вообще об этом больше никогда не заговорим, потому что я собираюсь собрать вещи, запихать их в багажник своей крошечной «Субару» и уехать в закат. Заберу Майю из школы — и вперёд. Например, в Сан-Хосе машины тоже ломаются.
— Всё в порядке? — раздаётся за спиной голос.
Я дёргаюсь и стукаюсь локтем о край своего ящика с инструментами, пытаясь справиться с объёмной курткой.
— В порядке, — бурчу, даже не оглядываясь на Анджело, который уже на своём месте.
В конце концов я побеждаю пуховик, швыряю его на катящееся кресло и мысленно вычёркиваю из списка дел. Мне срочно нужна доза кофеина и перезагрузка мозга. А лучше — перемотать время назад и выбить у себя из рук тот злосчастный телефон. Или просто провалиться под землю. Или хотя бы сделать вид, что ничего не произошло.
— Ты уверена?
Анджело закидывает на плечо полотенце, вытирает руки и наблюдает за мной поверх очков. Этому человеку, кажется, неведомо старение. Мы работаем вместе уже десять лет, а он всё тот же — будто застыл где-то на шестидесяти пяти. Говорит, что весь секрет — в узо8, которое присылает брат из Греции. Я думаю, дело в том, что он постоянно смеётся над другими.
Улыбка у него всегда скрыта в уголках глаз — и сейчас морщины особенно заметны:
— Обычно ты не выглядишь такой… — он делает рукой неопределённый жест, — нервной до девяти утра.
Обычно мою личную жизнь не обсуждают на всю округу, но, как говорится, когда-то случается в первый раз.
Я рывком срываю рабочий комбинезон с крючка — так резко, что бирка отлетает, — и впрыгиваю в него. Рукава спускаю до талии и завязываю на узел. Нужно срочно занять руки, чтобы отвлечься. Когда руки работают — голова отдыхает. Всё становится проще, понятнее. Есть план, и я ему следую.
Нагибаюсь через перегородку между рабочими местами и хватаю табличку с заданиями на сегодня. Где-то впереди Харви орёт не в ту тональность «Bye Bye Blackbird»9. Дэн, как обычно, хмурится на экран в офисе. А Анджело стоит тут и мешает мне. Всё как всегда. И мне тоже нужно стать «как всегда».
Как только перестану паниковать.
Анджело опускает руку прямо на список, заслоняя его.
На костяшках пальцев — старый шрам, между ними — мазок чёрной смазки.
— Мне нужно твоё внимание, — говорит он.
— Вижу, — бурчу в ответ.
Глубоко вдыхаю, пытаясь сосредоточиться. Он изучает меня через очки той самой голубоглазой серьёзностью, которая появляется у него, когда он начинает рассказывать очередную житейскую притчу. Волосы растрёпаны, будто его только что сдуло с пирса. Я в поисках последней капли терпения.
— Ну? Что случилось?
— У моей мамы была поговорка, — начинает он.
Он ждёт реакции, но я чувствую, что остатки терпения остались где-то в раковине среди гор грязной посуды.
— И?.. — тяну без особого энтузиазма.
— Она говорила: «Истина — в вине и в детях». Обычно после того, как мой идиот-брат вбрасывал какую-нибудь глупость за ужином. Но она повторяла это постоянно. «Вино и дети», — он щёлкает пальцами. — По три раза на дню.
— Ты… — я щурюсь. — Хочешь вина?
— Нет, — отрезает он. — Ещё даже