Так он придумал, как утолить свой голод. Старый заброшенный дом с крепким подвалом отлично поглощал голоса и крики. А Филипп был осторожен: он сдерживал голод до тех пор, пока тот не становился нестерпимым, а потому на охоту выходил редко, жертв выбирал послабее, привозил их ночью, подкрадываясь к своему дому на малой скорости с выключенными фарами. Сгружал в подвал жертв, а чтобы не сильно кричали и не пытались убежать, подмешивал в воду снотворное. Нет, он не мучил их, не насиловал. Ему нравилась их кровь: как она пульсирует, вырываясь из раны, растекается жирной пахучей лужицей, как напитывает собой ткани.
Он отпустил первых девушек: накачал их снотворным, вывез в лес далеко от Нового Гнезда, и оставил. Девушки с трудом помнили, что с ними происходило, и были рады поскорее забыть даже то, что помнили. Шрамы имеют свойство затягиваться.
Первая смерть случилась, когда он уже прибрал к рукам сводного братца: тот, сам того не осознавая, приводил к нему жертв. Тихий и улыбчивый парень, да еще и сынок соцработницы, внушал дурочкам доверие, те знакомились с его старшим братом, даже не подозревая, что за тьма плещется в его груди.
Ту девушку звали Надя. От нее осталась крохотная золотая пуговка. Она так вертелась, так вырывалась, кровь так бурно текла из раны, что Филипп впервые испытал настоящий экстаз. Он не смог остановиться, и очнулся, когда кровь уже стала сворачиваться, а глаза девушки навсегда потухли. Ее тело он закопал на соседнем участке, у дома старика Неблюдова.
Потом была Элла – зеленая пуговка с четырьмя дырочками, Раиса – черная шершавая пуговка на ножке, Нина – от нее осталась «памятка» пуговка-розовый бутон. Все они нашли свой покой на одном из соседских заброшенных участков. Он заходил к ним, подолгу стоял над провалившимися холмиками и теребил их пуговки, заново переживая момент их смерти. Ему хватало этих воспоминаний, пока Юрий не сунул ему в руки тот пакет, насквозь пропитанный женским по́том и едко-сладкими духами.
Он хотел их сжечь – не смог, приторный запах манил даже из багажника. Тогда он остановился на парковке у супермаркета и принялся ждать. Он никогда прежде не выходил на охоту без подготовки, в почти голодном обмороке. Он знал, что где-то допустит ошибку и попадется, но ничего не мог поделать с тем демоном, что копошился внутри и требовал новую порцию крови.
И появилась она. Та брюнетка с высоким хвостом. Чуть полноватая, с широкими бедрами, туго обтянутыми джинсовой тканью. Он следовал за ней по пятам, забыв о камерах. Он принюхивался к ней, как зверь, тайком, стоя за ней в очереди, касаясь ее и представляя, как накрутит хвост на кулак, как будет биться эта женщина в его руках, выторговывая себе хоть каплю воздуха, надеясь на спасение до самой последней минуты. И эта минута наступит. Они с брюнеткой встретят ее вместе – ее смерть.
Филипп Югорский глотнул и поднял взгляд на следователя. Того, который его остановил.
* * *
Макс сухо простился с Глебом: не хотелось никого видеть и слышать, хотелось одиночества.
Глеб, кажется, понимал. Пожал крепко руку, сказал, что надеется встретится в Москве, может, даже еще поработать. Макс уезжал, оставив окончание дела на местных следователей, им предстояла эксгумация трупов, установление личностей потерпевших, длительные экспертизы, суд… Все это сделают и без него, а у него Аделия и Настя. Он их обнимет, и станет капельку легче: развяжется тот узел, что завязался в душе там, в старом доме с облупленной синей краской, где закончилась жизнь четырех молодых девушек.
Уже у зоны досмотра, он вернулся:
– Слушай, Глеб… Вы с ребятами без шума верните камеры в зону сортировки. Даже интересно, ради чего такую многоходовку придумали с неработающими камерами.
Он сел в самолет и прикрыл глаза.
– Кофе, сок, минеральная вода? – предложила стюардесса.
Он отрицательно покачал головой – покоя.
Глава 30
Сочи встретил его ослепительным солнцем, прохладным бризом и физиономией Бочкина. Старый товарищ бросился к нему с объятиями:
– Ну ты, Александров, монстр! И притон накрыл, и маньяка поймал! Готовь майорские лычки, точно тебе говорю: на повышение пойдешь!
Он с силой тряхнул руку Макса. Тот поморщился. Бочкин понимающе зашипел:
– Еще и рана боевая!
Макс в его интонации уловил мальчишеский восторг.
– Заткнись, а? – Он беззлобно оттолкнул его и высвободил руку. – Расскажи лучше, как тут дела. Как мои?
– Они в порядке: отдыхают, кушают витамины, по погоде загорают. Давай, я тебя отвезу.
Макс настороженно на него покосился:
– Да я и сам могу, тебе же наверняка на службу надо…
Тимур отмахнулся:
– Да нет, я подвезу. Оно и мне спокойнее, и тебе приятнее.
Доехали быстро, Тимур отлично знал город и умел мастерски объезжать пробки.
– Ну, отдыхай! Не вздумай уехать в Москву не попрощавшись!
Макс кивнул.
Он уже вглядывался в фигуры отдыхающих на пляже в надежде увидеть стройную фигурку Аделии. Но жены нигде не было видно. Макс зашел в фойе гостиницы, поздоровался с администратором, поднялся на свой этаж и отпер номер своим ключом. Затаил дыхание. Сейчас он увидит, как Настя спит после обеда, а рядом с ней, прильнув к кудрявой макушке, посапывает Аделия. Осторожно, чтобы не скрипнула, он распахнув дверь и прошептал:
– Я приехал…
Его взгляд уперся в дуло пистолета.
– Не двигайся, иначе я их убью!
* * *
– Валентина? – Макс бросил под ноги сумку, поднял вверх руки. – Что здесь происходит?
– Я тоже хотела бы знать, что здесь происходит, – прошипела полная, затянутая в цветастое платье, дама и посмотрела на Аделию.
Та вжалась в спинку кровати. Округлившиеся от страха глаза смотрели на Макса, руки прижимали к груди дочь.
– Что вам нужно? – Макс сделал осторожный шаг к Валентине.
Валентина рассмеялась.
– Ты хочешь предложить мне деньги, щенок?
– Ну, например…
Еще один едва заметный шажок, пока Валентина испепеляла взглядом Аделию, а та пыталась что-то сказать мужу, но не могла.
В комнате сообщник? Макс навострил слух, прислушиваясь к звукам из соседней комнаты, – ничего. Комната молчала.
– Мне не нужны твои деньги, я пришла забрать жизнь твоей дочери! Так, как ты забрал жизнь моей!
Последнюю фразу она взвизгнула, развернулась на каблуках и уставилась на Макса.
– Не понял, – он моргнул, –