Наш герой растерялся. В тот миг, когда перед ним все сверкало в лучах победы, как велосипедные спицы в колесе, презренный пес — такое ничтожество — разрушил все. Взглянув на собаку, Петька вильнул рулем… Не смеялась только испуганная мать.
Одновременно с падением Петьки остановился пес. Он оторопело посмотрел на упавшего, потом закрутил для солидности хвост, не спеша отбежал к забору и отметил победу. Однако он все же был смущен и, может быть, вспоминая меткость камней, пущенных поверженным героем, поспешил незаметно убраться в подворотню.
Этот случай уменьшил интерес к велосипеду, и Петька говорил:
— Зачем он мне, раз больше ни у кого велосипедов нет? Чего я буду один ездить? Вот если бы гоняться наперегонки!
В ожидании того времени, когда все ребята приобретут велосипеды, Петька принялся учить желающих, и это называлось «школой верховой езды на машине». Школа готовила самокатчиков для фронта.
Налетая на заборы, сваливаясь в канавы, ребята быстро искалечили самокат. Переднее колесо выгнулось восьмеркой и перестало вращаться. Выскочившие спицы нелепо торчали в разные стороны. Велосипед потерял свой блеск, стал неуклюжим и малоподвижным. «Школу» пришлось закрыть. Петька, собравшись чинить велосипед, разобрал его; оттуда высыпались какие-то шарики, и часть их провалилась в щель под пол. Дробью заменить шарики оказалось невозможным.
Осмотрев велосипед, отец сказал:
— Ну и пусть полежит. Оказывается, я поспешил с этим подарком, хотя купил его не по доброй воле, а навязал мне его за двойную цену жандармский Манилов со станции, который откуда-то «имеет счастие» знать нашего сына.
— Тебя опять вызывали жандармы? — заволновалась мать.
— Успокойся. Да ты и не угадаешь, зачем он вызывал меня.
— Зачем?
— Жандарм посвятил меня в указания из столицы «о нежелательности возбуждать недовольства среди широких слоев населения». Я ему напомнил о своем стремлении предупредить возникновение таких недовольств, он со мною согласился. Вот какое влияние оказывает война с первых дней на умы верхушки… Расстались мы по-хорошему…
— А велосипед-то продал, — усмехнулась мать.
— И его жена участвовала в продаже. Кстати, она поинтересовалась, хорошо ли Ляревич нарисовал портрет Петьки. Какой портрет?
— Откуда они все знают?.. Я хотела тебе сделать сюрприз… Неприятная проницательность…
— Ничего, ничего, забудь о жандарме. Он в разговор жены даже ввернул фразу, что ему дела нет до того, — кто ходит к Ляревичу или заезжает по пути из одного селения в другое… Понимаешь, намек!
— Наживешь ты беду, — вздохнула мать.
— Нужно помочь, раз люди лишены возможности переписываться и не видят свежих книг. Ничего, нам ведь Сибирь не чужая, а дальше не сошлешь…
На следующую ночь опять раздался стук в ставень. Отец выходил и уже возвращался из сеней, когда Петька проснулся, вскочил и встретил отца вопросом:
— Опять бандиты?
— Нет, жандармы, — ответил отец Петьке и обратился к матери: — Вера, оденься, обыск будет.
— Извиняюсь за вторжение, — произнес жандарм, заглядывая в спальную. — По долгу службы и указаниям свыше разрешите в присутствии понятых осмотреть.
Жандарм улыбался, сверкая золотыми зубами. Вытянувшись стоял полицейский чин, за ним маячили староста и глядящий в пол старик, в котором Петька узнал отца Прони, Авдеича.
— Не стесняйтесь в выражениях. Вы хотите произвести обыск, как я понимаю. На основании чрезвычайных законов империи вы можете не иметь ордер, я его и не спрашиваю…
— Прошу предъявить имеющуюся у вас литературу и личные бумаги, — потребовал жандарм, слегка порозовев и усаживаясь под зажженной лампой.
— У меня нет ничего предосудительного, что можно было бы предъявить, — ответил отец.
— Нет? Тогда в силу инструкции и указаний вынужден произвести детальный осмотр.
Жандармы перетрясли все. Когда добрались до кладовки, жандарм обратил внимание на искалеченный велосипед. Интересуясь, он прощупал спущенные шины, посмотрел в сумочке для инструментов, заглянул даже под седло. Не найдя ничего и как бы огорченный осмотром, он произнес:
— Ай-ай! Как молодой человек искалечил ценную вещь!
Обыск утомил Петьку, и, когда жандармы проверили мамину постель, он ухитрился крепко заснуть, свернувшись на скомканных простынях и матраце. Так он проспал конец обыска и уход отца.
Видавший виды и почти разваливающийся на части письменный стол отца был опустошен, но жандарм вновь спросил, нет ли еще бумаг и книг. Получив отрицательный ответ, жандармы продолжали искать. Они щупали тумбы (нет ли двойных стенок), смотрели за выдвинутыми ящиками и под тумбами искали двойное дно. Потом полицейский чин приподнял верхнюю часть стола вместе со столешницей и ящиками, и на тумбочке обнаружил засунутую туда книгу.
Это была обыкновенная первая часть грамматики, которую Петька спрятал, чтобы не заниматься, ссылаясь на пропажу книги.
— Что это и почему не в надлежащем месте? — спросил жандарм, показывая книгу.
— По этому поводу не могу дать объяснения, — ответил Иван Петрович, взглянув в сторону спящего Петьки.
— Все ж таки зачем утаена книга? Зачем вы ее скрывали? — допытывался жандарм. — Вынужден пригласить вас с собою для дачи объяснений и дальнейшего оформления делопроизводства. Это не моя воля, вот ордер, — добавил он, как бы извиняясь перед Иваном Петровичем.
Книжку жандарм забрал «для приобщения к делу». Он хотел детальным обследованием установить, не является ли книжка условным кодом для тайной переписки и не таят ли угрозы «колебания престолу» подчеркнутые Петькой строчки грамматики и нарисованные рожи. Иван Петрович и без того не сомневался ни минуты, что его «пригласят». Ему было жаль будить Петьку, и он ушел, не попрощавшись с ним. Отец догадывался, что подкуп и вздорные доносы подрядчика имели успех, но за себя он был спокоен: интересы рабочих он защищал совершенно открыто, а его связь с политическими ссыльными никем не была установлена.
Иван Петрович думал, — как это хорошо, что жандарм забрал грамматику: чем больше будет наплетено вздора, тем легче доказать неосновательность подозрений. «Если цепляются за пустяк, — значит, нет серьезных доказательств», — заключил он и повеселел.
Глава 6. Письмо Рубцову
Тихо и пустынно стало в лесу. Опали последние листья, желтая трава прилегла к земле. Зябкие осины оставили на ветвях по нескольку листочков, словно бы для того, чтобы дождаться снега и, шелестя ими, вспоминать лето.
Только в густом ельнике ничего не разрушила осень. Елки как будто хвастаются своими колючими шубами и стоят освещенные холодным осенним солнцем, выглядывающим на час. Зеленый мох, как летом, украшает землю пышным ковром; юркие синицы шмыгают по ветвям, а ведь вот-вот навалится зима со снегами, морозом и холодным ветром.
Но вот