— Купила в семь утра.
— Все же закрыто…
— В киоске на вокзале.
Во сколько же она встает? Бизнес и бизнесмены меня интересовали как человека, которому эта деятельность непонятна и недосягаема. Мне казалось, что эти деятельные молодые люди на своих иномарках и с мобильниками в руках зря тратят жизнь. Не мужское это дело — сидеть в банках, играть на биржах и торговать. Наука, служба в армии, изобретать машины, бороздить моря — вот. И главное мужское дело, конечно, бороться с бандитами.
— В каком бизнесе подвизаетесь? — спросил я.
— В ресторанном.
— И владеете собственностью?
— Владею.
Я знал, что спрашивать о доходах считается верхом непри-линия, но меня давно разбирало любопытство, как и откуда берутся современные капиталисты. Которые без криминала. После второй рюмки, я откашлялся.
— Эмма, того… Где берут первоначальный капитал?
— Кто где. Лично я умела превращать обычные вещи в сексуальные.
Я не смог увязать это с ресторанным бизнесом, поэтому спросил:
— Изготовляли презервативы?
Женщины переглянулись и вроде бы хихикнули. Я стерпел. Может быть, потому, что голос у Эммы был спокоен и нетороплив до певучести.
— Игорь, запах моего тела вызывает у мужчин взрыв адреналина.
Я принюхался, но ничего не вынюхал, кроме хорошего коньяка. И опять-таки я не сумел ухватить связь адреналина с первоначальным капиталом. Эмма помогла:
— Видите ли, я трижды была замужем.
— А сколько вам лет? — вырвался у меня еще один неприличный вопрос, потому что ей можно было бы дать и двадцать, и сорок.
— Плохо выгляжу?
— Нет, прекрасно.
— Игорь, возраст красоте не помеха. Перламутру в раковине тысяча лет, а сияет.
— Эмма, я просто удивился: когда вы успели трижды сходить замуж?
Лола наслаждалась. Нет, не мною, а своею подругой. И то: херувим. Белые волосы и голубоватые стекла очков. Она их неожиданно сняла, наверное, чтобы я рассмотрел ее глаза. Ничего не вышло — контактные линзы, само собой, голубые. Я не знал, что белое так нежно сочетается с голубым.
Эмма улыбнулась, как-то трепеща тонкими губами:
— Игорь, а капитал я сколотила американским путем.
— Банк грабанули? — трепетнул и я губами, правда, не тонкими.
— Все мои мужья были предпринимателями. При разводах каждый что-то оставлял.
Лола меня разглядывала пристально, словно прикидывала, что можно взять при разводе. Занервничав, я переложил с блюда на свою тарелку всю ветчину. Продолжая нервничать, из черной воды отловил все маслины и присовокупил к ветчине. Наверное, чтобы отвлечь меня от этого неприличного занятия, Лола сообщила:
— Эмма хочет открыть ресторанчик.
— Дело полезное. Где?
— В Бурепроломном.
Я удивленно глянул на гостью. Видимо, мой взгляд она поняла, объяснив:
— Маленькое кафе на четыре столика.
— Там и свободных помещений нет…
— Я купила заброшенную чайную и отремонтировала.
— А где возьмете посетителей?
— О, коттеджи в поселке растут скорее, чем домишки в садоводствах. Из города станут ездить, сейчас модно выпивать на природе.
Я не сразу понял, что мне испортило настроение. Упоминание Бурепролома… Ассоциации… Сижу, жру маслины с ветчиной. А Любу следователь наверняка затараканил в изолятор временного содержания, проще говоря, в обезьянник.
— Как назовете кафе? — понуро спросил я.
— «Карат».
— Почему… «Карат»?
— Крохотное, но блесткое.
Ассоциации… Бриллианты липнут к поселку. Нет ли связи между поступком Белокоровиной и названием будущего кафе?
23
Утром я проснулся с заботой, которую не мог определить. Что? Где? Задержанных за мной не числилось, срочных заданий не висело, никому ничего не обещал… И, пока ехал до милиции — на BMW-530, Лола подвозила, — ежился от какого-то нервного дискомфорта. И на Фомина смотрел пытливо, словно он что-то знал, да не говорил. В конце концов, непонятную тревогу списал на Лолу: не мог я от нее добиться, на какие деньги Служба знакомств приобрела недешевую иномарку.
Я не раз замечал, что руки или ноги бывают умнее головы. Пока та еще соображает… Рука потянулась к телефону и набрала номер следователя РУВД. Небрежно, как о погоде, я спросил:
— Как там моя подопечная? Небось сидит в «обезьяннике»?
— Палладьев, ты же знаешь, что ИВС отремонтирован по европейским стандартам. Камеры просторные, с вентиляцией…
— Белокоровина в камере?
— Отпустили.
— Почему?
— Рассудили так… Взрыв в доме: что? Порча имущества, но собственного. Кольцо… Умысел не на обогащение, не на присвоение, выходит, не кража, а что-то вроде хулиганства.
— Разве? — не поверил я.
— Кольцо вернула, материального ущерба нет, призналась, характеристики положительные, ухаживает за чужим больным стариком… Восемнадцать лет. Палладьев, пожалел ее начальник следственного управления.
— Спасибо, — вырвалось у меня.
Утренняя тревога растаяла, как осенний заморозок под утренним солнцем. Рабочий день пошел. Для любителей крутых телесериалов и таинственных детективов расскажу, как он пошел…
Выезд в больницу к потерпевшему, которого пырнули ножом.
Играл в домино, обыграл одного мужика, ходил по двору и всем об этом сообщал. Проигравший не вытерпел унижения и взялся за нож.
Выезд второй. Труп жены с пробитой головой лежит на полу. Убийца, пьяный муж, сидит на диване и смотрит телесериал, в котором частный детектив, сумасбродная девица, отправилась в Париж ловить графа-преступника.
По этим двум эпизодам оперативной работы вышло не много, поскольку подозреваемые налицо и сразу же признались. Тут полно дел для следователя прокуратуры. Правда, был еще один выезд на смешную кражонку — из школьного биологического кабинета украли скелет.
Я заметил, что Севку Фомина посылали на происшествия посерьезнее. Не умнее меня, не старше… Дело в форме и содержании.
Севка высок, плечист и, главное, солидно держится. Я могу хихикнуть, усмехнуться и возразить. Севка же смотрит на человека проникновенно и понимающе. Ну, и высок, плечист.
На дню майор видел меня неоднократно, но в конце взгляд задержал так, словно прикидывал: надо ли говорить? Я знал, о чем: «глухарей» нет, но все-таки два убийства кряду.
— Палладьев, присядь-ка. Стараешься, пора тебя представить к старшему лейтенанту.
— Не возражаю, а то, товарищ майор, мундир надеть стыдно.
— Если опер часто ходит в форме, то это хреновый опер. Значит, его используют в дежурствах по РУВД, в оцеплениях и тому подобном.
Я не сомневался, что теперь он перейдет к трупам. Но, тягуче задумавшись, майор спросил:
— Что, говоришь, украли из школы?
— Скелет.
— Кражу зарегистрировали?
— Еще нет.
— Палладьев, а что такое — скелет?
— Человеческие кости.
— Без тела, без мяса?
— Пластмассовые, товарищ майор, — удивился я разговору.
— Даже не труп. Если эти кости зарегистрируем, то в районе увеличим процент преступности. Поразмышляй.
Я не был готов к такому обороту, но размышлять уже начал. И верно, зачем повышать процент,