— Кого?
— Ну их. Банк.
«М-мать! — прошептал он сквозь зубы. — М-мать!»
— Ты чего? — насторожилась Наталья.
— Ничего. — Подорогин отключил связь. — Последние известия…
Она непонимающе и в то же время требовательно смотрела на него.
Подорогин сунул трубку в карман:
— А ты ждешь новостей?
Наталья взяла со стола его потухшую сигарету.
— Кто у тебя? — спросил Подорогин.
Она не глядя бросила окурок в мойку. Подорогин оправил пиджак и молча вышел из кухни.
Пытаясь представить себя со стороны, не торопясь, как будто занижался привычным делом, он отдергивал гардины, заглядывал в шкафы и под кровати. Постель в спальне была заправлена. В детской пахло застарелым дымом бенгальского огня. На лоджии стояла полуоблетевшая, в заиндевевших струпьях фольги и серпантина ёлка. В ванной Подорогин долго и тщательно мыл руки. В туалете зачем-то раскрыл полку с инструментами и впустую спустил воду. В его бывшем кабинете на софе спала кошка и были разбросаны игрушки. За стеклянной дверцей книжного шкафа красовался мятый рисунок «Лендровера» (свою машину он узнал по тщательно выписанному госномеру) с загадочной подписью: «Ленин». Подорогин провел пальцем по пыльной поверхности стола, взял и бездумно пролистал какую-то книгу. Наталья не только не пыталась остановить его и скандалить, но даже не вышла из кухни. Наверху у соседей не то передвигали мебель, не то ссорились. Подорогин потрогал лоб, вернулся в прихожую, оделся и хлопнул дверью.
* * *
Сначала он хотел напиться в одиночку, но еще на полдороге в ресторан позвонил Шиве. Кабинка, обшитая обугленными по краям брусками дерева, была наиболее удалена от подиума, топот кордебалета вызывал в ней наименьший сейсмический резонанс. Подорогин закусывал третью рюмку, когда на скамью против него сначала полетел обшарпанный ридикюль, а затем плюхнулась Шива. Она уже была на бровях. Невзирая на подкуренную сигарету Подорогина и коробок спичек на фарфоровой подставке, она потребовала у официанта зажигалку. Закурив же, взглянула на Подорогина так, будто он только что материализовался перед ней, расширила косящие от выпитого глаза и сообщила тоном озарения:
— О, а я думаю, чего не хватает?.. Мю-жи-ка.
— Привет, — сказал Подорогин.
После этого, задумавшись, Шива принялась сколупывать ногтем застывшие потеки парафина со свечки. По телевизору, вознесенному над их головами под самый потолок, транслировали сигнал с камеры наружного наблюдения. Четвертую рюмку Подорогин выпил при полном молчании. Зазвонил телефон. Не отвечая, Подорогин отключил его. Тогда, паясничая, Шива достала свой «сименс», одним нажатием набрала номер и затеяла беседу с каким-то Кодером. Подорогин молча наблюдал за ней. Она много и невпопад материлась и, поджав трубку плечом, растирала на ладони парафин. Затем кордебалет объявил антракт. Сделалось очень тихо. В зале рассеянно гремели ножи и вилки. Зевнув, Шива отложила телефон (голос Кодера все еще слышался из динамика), выпила водки и направилась в уборную. Двумя пальцами Подорогин поднес трубку к уху. Кодер был поэт. Или актер:
Чем я тебя обидел, сука,
Когда с барахты по весне
Вошел в тебя без памяти и стука,
Как ходят сумасшедшие во сне?
Чему ты плакала так ласково
И сопли плавила чего,
Так, будто снова умер академик Сахаров
И эс эс эр…
Подорогин нажал кнопку «end» и положил телефон на прежнее место. Однако секунду спустя оцарапанный, в следах засохшей помады экранчик озарился аквариумной зеленью. Раздался звонок.
— Да, — хрипло ответил Подорогин.
— И эс эс эр пустил по миру Горбачев, — закончил Кодер оборванную строчку и, повышая голос, опасаясь, видимо, что его снова прервут, выстрелил последнюю строфу:
Не демократка ли еврейка,
Лолита ль ты какая, Люсь?
Течешь, как крона-батарейка.
Молчи, пока я не восстановлюсь!
После чего отключился сам.
Подорогин взглянул на приближающуюся Шиву. В центре зала она медленно обошла столик с одиноким и призывно улыбавшимся ей бородачом. С подиума, отставив автоматическую швабру, за ней укоризненно следила уборщица. Замахнувшись на бородача локтем, Шива чуть не упала. Смягченным ленинским жестом официант указал ей на Подорогина. К кабинке она приблизилась с поднятыми крестом руками. Зрачки ее были расширены, крылья носа красны.
— Ты где была?
Шива с выдохом села.
— Ты где была? — повторил Подорогин.
— В туалете. — Она закурила.
— Когда я звонил, — уточнил он.
Она задумчиво посмотрела в потолок, ущипнула себя за бровь и прыснула со смеху, склонившись к столу:
— В туалете!
Подорогин налил себе рюмку.
— Знаешь, — сказала Шива, — почему я всегда прихожу к тебе такая несчастная?
— Почему?
— Потому что счастливой баба приходит к мужику от другого… ёбаря! — Она щелкнула пальцами и, выставив подбородок, низко, клоунски, как могла смеяться только она одна, загоготала.
Дождавшись пока она умолкнет, Подорогин уверенно сказал:
— Еще раз увижу под ширевом — фидерзейн.
— Что? — не поняла Шива.
Он молча выпил и взялся за салат. Шива откинулась на спинку скамьи и, затягиваясь сигаретой, обиженно водила лакированным ногтем по шее.
Давай-давай, подумал Подорогин.
Он и не скрывал от нее никогда, что она мало интересовала его как женщина. Еще меньше как собеседник. Тем более он сторонился ее сумеречных компаний. Спал с ней и снабжал ее деньгами он только потому, что Шива была единственное, что оставалось от Штирлица. Его, Штирлица, завещание ему. Хотя и не подписанное. Хотя и путавшееся с кем попало. Именно поэтому он не мог просто платить ей. Давать ей деньги и не спать с ней означало низвести ее до положения Митрича. Она сгорела бы со своими кодерами за полгода. В этом он был уверен как мало в чем другом.
— Поешь? — сказал Подорогин примирительно.
Поджав губы, Шива смотрела мимо него.
Однажды она перепутала номера телефонов его и жены, разнившиеся на последнюю цифру, и Наталья без труда вытянула из нее все, что было необходимо для окончательной, решительной склоки. Более того — записала весб их разговор на магнитофон. Подорогин до сих пор помнил ощущение жара и пустоты в отбитой ладони. Наталья тогда слегла с сотрясением мозга, а он с сорванными связками запил на несколько дней. То есть из-за Шивы он не только был вынужден подать на развод, но и впервые в жизни оказался под капельницей.
— А я беременна, — сказала Шива тоном озарения.
Подорогин подавился салатом, выплюнул его остатки на пол, вытер рот и долго,