— Да вроде… — неуверенно резюмировала дама.
Даут Рамазанович обмяк со страшным выдохом облегченья.
— Стучат, — сказала дама, не отрываясь от фотографий.
— Это я! — Даут Рамазанович, хохоча, открыл дверь. — Тук-тук!
— Вот правильно, Рамазаныч… — Не закончив фразы, дама повернула снимки вверх ногами, хмыкнула и принялась обмахивать ими лицо.
Где-то в здании рассыпалась трель сотового телефона. Подорогин схватился за нагрудный карман и скорым шагом вышел в коридор. Он ждал оклика, но Дауту Рамазановичу, очевидно, было не до него. «Это кто?» — спросила дама. Прикрыв за собой дверь, Подорогин все еще держался за грудь. Рубашка под ладонью была горячей. Навстречу ему дюжий взмыленный сержант вел лысого парня в разорванном батнике и трико. Левая половина лица задержанного заплыла от синяка, шишковатая голова была вымазана зеленкой. Поравнявшись с Подорогиным, сержант наддал парню в спину кулаком. Стукнули наручники, вымазанная зеленкой голова запрокинулась, но парень только улыбнулся разбитым ртом. На его груди болтался запятнанный кровью сине-белый шарф. В кабинете Даута Рамазановича разлился придушенный тоненький смех дамы: «Серье-езно? В> Подорогин дошел до конца коридора и остановился у окна. Подтекающее сумерками дно внутреннего двора прокуратуры, точно могильными холмами, было размечено заваленными снегом автомобилями. Поодаль, за высокой чугунной изгородью, росли зубастые уличные огни. Запахнув полы пальто, Подорогин уперся коленями в низкий подоконник и всматривался то в свое изуродованное отражение, то куда-то сквозь себя, в пустое, мглистое марево горизонта.
Потом он сильно оттолкнулся от подоконника, попятился на лестницу и, не поднимая головы, будто боялся спугнуть внезапное воспоминание, побежал вниз. На первом этаже, отслеживая исподлобья нумерацию комнат, он зашел в противоположное крыло и встал возле забранной решеткой двери со старомодной, ромбиком, табличкой: «№ 100». Под табличкой желтел лист картона с линялой надписью «АРХИВ», еще ниже было врезано полукруглое окошко с вытертым карнизом. Окошко было закрыто. Справа от двери, подчерненный многочисленным прикосновениями, ютился квадратный прыщ звонка. Подорогин хотел позвонить, однако сделал шаг в сторону и с выставленным пальцем таращился на обшарпанный стенд «Информация»: в нижней части стенда была приколота увеличенная репродукция фотографии из удостоверения следователя Уткина. За дверью что-то глухо стукнуло и покатилось. Чем дольше Подорогин всматривался в фотографию, тем меньше у него оставалось сомнений в том, что это фотография из удостоверения Леонида Георгиевича Уткина. Пробежав взглядом сопровождавший ксерокопию текст, не соображая, он нажал кнопку звонка. «Завтра, завтра с восьми! На сегодня все уже! — раздался из-за двери раздраженный женский крик. — Ходят тут…» Подорогин аккуратно сдернул ксерокопию со стенда и пошел обратно, на ходу механически перечитывая текст. Это была не информация о мошеннике, а сообщение о неопознанном трупе — возраст, рост, приметы, место и время обнаружения. Фотография из удостоверения следователя Уткина была фотографией прошлогоднего утопленника.
Даут Рамазанович догнал Подорогина на проходной, когда по просьбе загородившего турникет охранника тот искал в карманах пропуск. Каменный пол турникета поглотила черная каша. Подорогин пытался незаметно комкать в кулаке ксерокопию. Не говоря ни слова, следователь завел его в пустую будку дежурного. Здесь, очистив от бумажного хлама стол и сдвинув телефон без диска, с торжественным видом Даут Рамазанович выложил перед Подорогиным уже изрядно помятые фотографии разбившейся девушки. Дыхание его было тяжелым, из ворота рубашки лезла седая шерсть. Вполоборота охранник пытался рассматривать снимки сквозь стекло. Подорогину наконец удалось спрятать ксерокопию. Взглянув на Даута Рамазановича, он увидел, что тот, пучась, трясет над снимками открытой ладонью:
— …Ведь, ёлки, как не понятно, что всё полная липа, всё — от и до!
Подорогин недоуменно молчал. На столе вдруг загрохотал телефон без диска. Даут Рамазанович поднял и опустил трубку и ткнул волосатым пальцем поочередно в снимки, на которых девушка лежала лицом вниз:
— Правая рука выброшена назад, пальчики разжаты — да?
Подорогин посмотрел на фотографии.
— …да? — настаивал Даут Рамазанович.
— Да, — сказал Подорогин. — Разжаты. Хорошо.
— А теперь сюда. — Следователь взял фотографию девушки, перевернутой на спину. — Правая — кулаком.
— Ну?
— И это значит?.. — свободной рукой Даут Рамазанович сжал и разжал пальцы. — Это значит…?
— Да ничего это не значит.
Даут Рамазанович сбил снимки вместе и кивнул дежурному.
— Это значит, что убитая ваша никакая не убитая, а Ким Бэсинджер…
— То есть? — нахмурился Подорогин.
Даут Рамазанович указал ему на дверь, они вышли в вестибюль.
— То есть нельзя, дорогой, упав с крыши, с пулей в башке или где там, да еще после того как провалялся больше часу на морозе, так играть ручками. — Следователь опять сжал и разжал пальцы. — Извини, Миша… — Он подал охраннику пропуск и оглянулся, приглашая Подорогина к турникету.
Встав между колоннами портика на крыльце, они закурили. Гремящими кусками фанеры, насаженными на слеги, двое солдат чистили парадную лестницу. Комья мокрого снега летели в пустые бетонные чаши цветника. Подорогин представил себе Ким Бэсинджер, лежащую в развороченном сугробе, ниточку бутафорской крови в углу ее рта, затем почему-то Наталью в той же позе, в сиреневом белье, и встряхнул плечами.
— Проблемы? — спросил вдруг Даут Рамазанович.
Подорогин отбросил щелчком сигарету.
— Так…
Следователь протянул ему фотографии.
— Зачем? — удивился Подорогин.
— Заявления вы не пишете… Или уже передумали?
Подорогин молча сунул снимки в карман.
— Вот и прекрасно. — Даут Рамазанович зябко потер локти. — Вот и замечательно. Купите себе новый телефон и забудьте. Меня же с этими карточками высушат. Не дай бог никому. Я, знаете, домой иногда хочу.
— Так, значит, это все-таки ваша канцелярия?
— Не знаю, — вскинул брови Даут Рамазанович. — Скажем так.
Подорогин усмехнулся.
— У вас, кстати, удостоверение с собой?
— А что?
— Можно взглянуть?
Оскалившись с сигаретой, следователь долго шарил себя по карманам, залез даже в сплющенную кобуру под мышкой, обсыпался пеплом, но удостоверения не нашел. Потом он выплюнул сигарету, обернулся к Подорогину и, склеив брови, слепо смотрел куда-то вверх, в темный потолок портика с танцующими хлопьями.
— В кабинете, кажется, бросил.
— Да ладно, — сказал Подорогин.
— Черт, там же Инга… — В глазах Даута Рамазановича промелькнул ужас. — До свиданья! — Он рванул на себя тяжелую, оправленную в бронзу дверную створку и, нечеловечески заорав, поскользнулся в тамбуре. Подпружиненная дверь медленно и неплотно затворилась. Подорогин со вздохом наступил на шипящий окурок.
* * *
Прежде чем ехать в офис, он завернул в