Правду — которую я кричу, ору, воплю, показывая пальцем на короля. Правду, которую слышит весь мир.
Мир уже не видит короля. Мир слушает меня.
И я кричу ему его правду.
Валерий БРУСКОВ
НОВАЯ НАПАСТЬ
Рассказ
Четырёхлетний Дима проснулся первым. Было совсем рано, так рано, что мама ещё не хлопотала на кухне, а спала рядом, слегка похрапывая в сладком утреннем сне.
И было странно светло даже для утра. Как-то слишком уж ярко… Свет яростно бил в комнату с улицы сквозь стёкла окон, слепя не привыкшие к такому глаза.
Дима тихо сполз с кровати на пол, прошлёпал босыми ножками по остывшему за ночь полу и подбежал к окну.
— Мама!!! — закричал он и в страхе отпрыгнул к покинутой кровати. — Мамочка!!!
Зоя вскинулась над постелью.
— А?!! Что?!! Где?!!
Дима подбежал к спасительной кровати и бросился под прикрытие маминой спины.
— Там!!! — крикнул он, испуганно показывая маленькой ручкой на окно. — ТАМ!!!
Зоя быстро встала и, кутаясь в тонкое байковое одеяло, торопливо подошла к окну.
— Что это, мама?.. — осторожно спросил с кровати Дима. — Что-то очень плохое?..
Зоя промолчала, оцепенев у окна.
— Что там, мамочка?!. — опять спросил мальчик, не рискуя покинуть далёкую от окна кровать.
— Снег, — сказала Зоя глухо, глядя в окно. — Просто снег… Ночью выпал… Зима скоро…
— Снег?.. — Дима немножко успокоился и свесил с кровати ножки. — Но снег же чёрный…
— А этот белый… — Зоя тяжело вздохнула. — Дожили… Совсем природу отравили…
Она поправила рукой хобот сбившегося во сне на бок защитного противогаза.
— Скоро у нас будут дожди без запаха и тучи без искр… Господи, как жить дальше?..
2
ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ
МИРЫ
Сергей БЕРЕЖНОЙ
НЕПОХОЖИЕ БЛИЗНЕЦЫ
Фантастика и кино: исторический контекст
Даты рождения кинематографа и литературной фантастики как самостоятельного жанра подозрительно близки.
Конец XIX века — это не только первые массовые платные киносеансы, но и появление общедоступной (по ценам и тиражам) коммерческой литературной периодики, фактически — начало масштабной показательно-агрессивной экспансии масскульта.
Лучше всего дух того времени передает выражение «гонка изобретений». Новые возможности науки и техники конвертировались в быт с поразительной скоростью и эффективностью, на глазах меняя образ и стиль жизни, увеличивая мобильность человека (автомашины), возможности его общения (телефон), его суточный цикл (электрическое освещение) и многое другое. Это было время, когда могущество науки не могло быть подвергнуто сомнению: вызванные им грандиозные перемены были очевидны практически всем социальным слоям. Эти перемены могли вызывать восторг или ужас, но игнорировать их было невозможно. Техническая революция, как и любая другая, не спрашивала, хотите ли вы ее — раз уж она состоялась, с нею приходилось считаться.
Алексей и Кори Паншин в знаменитой книге «Мир за Холмом: Фантастика и поиск переходности» («The World Beyond the Hill: Science Fiction and the Quest for Transcendence», 1989) предложили считать фантастику художественным направлением, которое систематически занимается тем, что располагается за пределами повседневности. Если реалистическая литература посвящена «Миру Деревни» (то есть нашему обыденному миру), то фантастика целенаправленно интересуется «Миром за Околицей» (тем, что не принадлежит «Миру Деревни», но просматривается из него и может быть вскоре включено в сферу его прямого влияния) и «Миром за Холмом» (тем, что из «Деревни» не просматривается, но угадывается). В эпохи, когда «Мир Деревни» начинает бурно расширяться (как это произошло в последней четверти XIX — первой четверти XX века), когда в реальность Деревни проникают сущности, прежде находившиеся за Околицей, фантастика становится чем-то вроде популярного путеводителя для обитателей Деревни, приобретает функцию литературы социальной адаптации. Функцию тем более важную, чем более фундаментальны происходящие перемены. Более того: фантастика часто оказывается той самой лоцией, по которой прокладывают путь отправившиеся из Деревни за Околицу экспедиции…
До появления кинематографа подобную роль могла играть только литература. Однако широкое распространение кино эту ситуацию решительно изменило. Запечатленное на пленке движущееся живое изображение поначалу само по себе было «Окном за Околицу» и воспринималось как настоящее чудо техники, однако быстро (всего за несколько лет) вошло в быт, стало частью «Мира Деревни».
Для нас принципиально важно, что при этом оно не потеряло свойства Окна, не утратило способности показывать Мир за Околицей — а иногда даже Мир за Холмом. Причем, в отличие от литературы, не рассказывать, а именно показывать.
Самим своим существованием кинематограф оказал грандиозное влияние на литературу. Зеркала, через которые многочисленные Алисы попадали в свои Зазеркалья, стали мало-помалу заменяться Экранами, способными показывать много больше того, что герои произведений могли перенести без вреда для здоровья. Впрочем, часто и Экраны оказывались проницаемыми — например, изобретенная одним из персонажей Лавкрафта машина для наблюдения за существами из потустороннего мира неожиданно для него сработала как дверь между мирами — еще одно метафорическое подтверждение впечатления «реальности» кинематографической картинки…
Одновременно кинематограф (будучи в основе своей синтетическим «жанром») начал впитывать в себя достижения литературы. История раннего кино полна многочисленных «экранизаций» классических или модных книг — как правило, это были лаконичные (технические ограничения того времени никто обойти не мог) киноиллюстрации к самым памятным их эпизодам. Достоинства и недостатки такого подхода выявились практически сразу: возмущение публики