Подняв на Алексея выцветшие глаза, Глафира Степановна сказала:
– Иван совсем плох. Беспокоится… Приходится придумывать ему поручения… Чай по десять раз на дню носит, платья готовит. Горничную я рассчитала, видеть никого не могу. Камин вот приказала растопить, хоть и не люблю, когда дымом пахнет… Пусть. Иначе плачет. Совсем старик…
Алексей снова кашлянул, но хозяйка перебила:
– Прошу, не надо соболезнований. Совсем тошно от них.
Дверь приоткрылась, и в неё бочком протиснулся лакей с подносом. Аккуратно, будто трясущиеся руки не мешали ему, расставил посуду, разлил и подал чай гостю. Хозяйка же махнула рукой, мол, оставь мою чашку на столе, и вновь отвернулась к камину.
Алексей сделал глоток. Находиться в молчании было мучительно, но найти в себе силы передать письмо Алексей не мог. Рассердившись на себя, он дёрнулся, стул под ним заскрипел.
Глафира Степановна повернула голову и устало, но внимательно посмотрела на него.
– Сколько вам лет, Алексей Фёдорович? Вы как будто чуть старше Мишеньки.
– Мне двадцать пять.
– Да… Мишеньке зимой было бы двадцать два… Как же мне хочется вас расспросить, но совсем нет сил. Видите, как вышло. Сначала сын оставил меня, а теперь и муж.
Она замолчала, но руки её пришли в движение, выдавая волнение. Она быстро ощупывала свои пальцы, будто пытаясь найти кольца, которых не было на месте из-за траура.
– Вы простите, Алексей Фёдорович, что не принимаю вас должным образом. Видите ли, я с минуты на минуту жду врача. Мне… нехорошо.
– Быть может, я смогу помочь?
Глафира Степановна некоторое время непонимающе смотрела на него, потом вспомнила:
– Ах да, вы же врач. Хирург?
– Совершенно верно. Так что вас беспокоит?
Вдова нерешительно пробормотала:
– Не стоит, Алексей Фёдорович, это неудобно.
– Это необходимо.
Он произнёс эти слова ровным властным тоном врача, который так завораживающе действует на пациентов.
– Ваши глаза воспалены, руки дрожат. Встречая меня, вы пошатывались от слабости. Внимание рассеяно, вы с трудом подбираете слова. Так не должно быть даже с учётом обстоятельств. Я помогу вам.
Алексей встал, снял китель и закатал рукава рубашки, готовясь к осмотру. Огляделся. Привычка держать руки в чистоте требовала воды и мыла, но их в комнате не было. Алексей достал платок и тщательно протёр руки. После подошёл и приложил тыльную сторону ладони ко лбу женщины. Она вздрогнула, но не отстранилась.
– Так что вас беспокоит, Глафира Степановна?
Вдова вздохнула и тихо призналась:
– Я совсем не сплю, как умер Дмитрий. Кажется, тело перестало меня слушаться. Раньше я ещё справлялась… Знаете, я стала плохо засыпать, когда Мишенька отправился на фронт. Я тогда нашла средство, – она кивнула на высокий столик, на котором стояла узнаваемая бутылка Шустовского коньяка [1].
– Коньяк?
– Да. Я принимала на ночь ровно две рюмки, и этого хватало, чтобы заснуть.
Алексей взглянул на бутылку.
– Коньяк как снотворное – неудивительно, а вот то, что он есть… Государь ввёл сухой закон больше года назад, откуда же он у вас?
Глафира слабо улыбнулась сухими губами:
– Я написала управляющему господина Шустова, и мы купили весь коньяк, который был у них на складе. В нашем доме прекрасные сухие подвалы, Иван всё перевёз.
– А что же сейчас? Коньяк не помогает?
Глафира прошептала:
– Я больше не могу его пить.
– Почему же?
Глафира подняла на него взгляд. А ведь когда-то у неё были прозрачные голубые глаза. Такие же, как у сына.
– Третьего дня мой муж Дмитрий выпил этот коньяк, хоть прежде терпеть его не мог. Отобрал у меня рюмку, выпил и… Через пару минут умер.
Алексей снова оглянулся на столик.
– Почему же полиция не изъяла бутылку?
– Потому что я им об этом не рассказала.
Алексей подставил стул, сел напротив кресла хозяйки. Щёлкнул крышечкой, открывая циферблат часов. Протянул руку и взял Глафиру Степановну за запястье, чтобы измерить пульс – она слегка вздрогнула, но сопротивляться не стала.
Некоторое время они сидели молча, прислушиваясь к тиканью хронометра. Привычно считая про себя, Алексей рассеянно глядел в догорающий камин.
Отпустив руку вдовы, Алексей спросил:
– Почему вы не пьёте чай, Глафира Степановна?
– Боюсь, – ответ она прошептала.
– И обед ваш оказался в камине.
Малиновская вздрогнула и прикрыла глаза. Спрятаться сильнее ей не позволяло воспитание.
– Не говорите Ивану, – попросила она, – он будет переживать… У меня всё время перед глазами картина, как Дмитрий пьёт, а потом падает… Я не могу ни есть, ни пить. Он там, у вас за спиной.
Алексей хотел оглянуться, но вовремя опомнился, что за спиной у него быть никого не может, лишь воспалённое воображение вдовы видит там мужа. Он встал, защёлкнул крышку часов.
– Что ж, Глафира Степановна, хотите вы или нет, сейчас мы с вами отправляемся обедать. Водопровод в ваш дом проведён?
Глафира Степановна глянула удивлённо, но ответила:
– Разумеется.
Алексей кивнул, гоня от себя презираемую им бытовую зависть: в его квартире водопровода не было, приходилось довольствоваться услугами водовозов.
Он подал Глафире Степановне руку, и та, пошатываясь, поднялась из кресла.
Поддерживая под локоть, Алексей вывел вдову из комнат. Иван засуетился рядом, охая и причитая. Глафира Степановна одёрнула его, а у Алексея поинтересовалась:
– Куда вы ведёте меня, Алексей Фёдорович?
– На кухню, конечно.
– Это весьма странно, – заметила вдова.
– Считайте это лечебной прогулкой.
Путь от хозяйских комнат до нижнего этажа занял у них не менее двадцати минут. Ослабевшая вдова шла медленно, да и Алексею, только что оправившемуся от ранения, бесконечные лестницы были утомительны. Но ему вполне удавалось делать вид, что он замедляет движение из беспокойства о Глафире Степановне.
Внизу, где обычно располагаются хозяйственные службы, горел неяркий электрический свет. Прислуга оценила преимущества равномерного освещения гораздо быстрее, чем хозяева. Иван смущённо затушил свечи, но утомлённая спуском Глафира Степановна ничего не заметила.
Иван открыл дверь, ведущую на кухню. Кухарка, хлебавшая что-то за столом, вскочила и испуганно вытаращила глаза. Это была молодая девушка, лет двадцати.
Алексей усадил Глафиру Степановну к столу и обратился к кухарке:
– Как тебя звать?
Девушка мигнула:
– Катерина я.
– Подай нам, Катя, пару чашек, – попросил Алексей, а сам открыл кран водопровода.
Приняв из рук кухарки чашки, Алексей произнёс, обращаясь к Глафире Степановне:
– В походных условиях есть правило: нужно пить проточную воду. Такая чище, не застоится, не заболотится.
Алексей набрал воды и с удовольствием отпил. Глафира Степановна наблюдала за ним. Алексей набрал вторую и протянул ей:
– Пейте, Глафира Степановна. На мой вкус вода гораздо лучше чая.
Глафира Степановна осторожно отпила. Алексей прикрыл кран и вновь обратился к кухарке, кивая