И вот однажды, холодным ноябрьским вечером, сырым и промозглым, я шла домой, закутавшись в потрепанное пальто. В руках — тяжелый пакет с молоком и свежим, еще пахнущим типографской краской томом очередной эпопеи. Тротуар был скользким от неумело посыпанного песка и первого, уже подтаявшего снега, превратившегося в серую кашу. Я думала о только что дочитанной главе, о том, как героиня проходила сквозь Зеркало Туманов в иной мир, и о легкой зависти, которую вызвала у меня эта легкость перехода. В ушах еще стояла благородная тишина библиотеки, а не приглушенный городской гул. Я не заметила черной, невидимой в ранних сумерках наледи, растекшейся по бетону, как масляное пятно.
Нога резко, предательски ушла вперед. Мир опрокинулся, сменив привычную вертикаль на болезненную горизонталь. Последним земным ощущением был не ожидаемый удар о жесткий бетон, а странная, мягкая, затягивающая пустота, будто я проваливалась в бесшумную бездну, устланную стопками пуховых перин. И запах — не бензина, мокрого снега и гари, а воска, старой древесины, сухих трав и… чего-то тонкого, цветочного, неуловимого и незнакомого.
Я очнулась здесь. Не в теле юной эльфийки или знатной дамы, а в своем собственном, сорокадвухлетнем, знакомом до каждой родинки и начинающейся морщинки у глаз. В простом, добротном шерстяном платье темно-синего цвета, которое показалось бы здесь грубым и чужим, на жесткой кровати с тюфяком, набитым сеном, под тяжелыми, темно-бардовыми балдахинами из плотной ткани. Первая мысль была абсурдно-практичной, прорвавшейся сквозь туман: «А книга-то где? Новенькая… И молоко пропадет, кислятина». Потом пришел холодный, липкий страх, сковавший горло. А потом — ошеломляющее, тихое, постепенное узнавание. Эти шероховатые каменные стены, этот прохладный, чистый воздух, пахнущий камнем и дымом, эта глубокая, густая, не городская тишина за свинцовым стеклом… Это было похоже. Похоже до мурашек, до щемящего чувства в груди на сотни прочитанных мной страниц. И мое сердце, всегда стремившееся к покою, вдруг забилось не от одного лишь ужаса, а от странного, щемящего, почти стыдного предвкушения. Будто я наконец-то, после долгих лет поисков, дошла до той самой дальней полки в своей нише и кончиками пальцев нащупала ту самую книгу, толстую и таинственную, которую бессознательно искала всю жизнь. Только открыть ее предстояло теперь не руками, а каждым новым мгновением в этом немом, замерзшем пространстве.
Глава 2
Глава 2
Первые дни в замке слились в одно длинное, завороженное исследование, плавное, как течение холодного ручья. Просыпаясь на огромной кровати под тяжелым балдахином из узорчатой парчи, я несколько минут просто лежала, утопая в грубой мягкости перин, прислушиваясь к непривычной тишине. Она была иной, не мертвой — насыщенной легким, ежечасным скрипом древних дубовых балок, шепотом ветра в извилистых печных трубах, далеким, ритмичным гуном водяного колеса мельницы где-то в глубине замковых недр, доносившимся сквозь толщу камня.
Моими проводниками и хранителями стали слуги. Эльф с серебряными, как лунный свет, волосами, заплетенными в тугую косу, и глазами цвета весеннего неба на рассвете приносил завтрак на тонкой фаянсовой посуде — его движения были бесшумны, плавны и полны врожденной, невымученной грации. Он почти не говорил, только слегка склонял голову, и этого легкого кивка, сопровождаемого спокойным взглядом, было достаточно. Гном с окладистой рыжей бородой, заплетенной в аккуратные косы и увешанной крошечными, изящными связками ключей, отвечал за хозяйство. Он ворчал себе под нос на гортанном языке, проверяя ладонью крепость массивных дверных петель и с профессиональным прищуром оценивая качество укладки каждого полена в нише у камина, но его маленькие, пронзительные глаза из-под мохнатых бровей светились глубинным добродушием и безмолвной гордостью за свое идеальное дело.
А однажды вечером, блуждая со свечой в руке, я столкнулась в длинном, сыроватом коридоре с огромным, лохматым волком, чья шерсть отливала синевой в слабом свете. Сердце на миг остановилось, сжавшись в ледяной ком. Но зверь лишь опустил голову, прижал острые уши к черепу и, издав тихий, почти кошачий звук, похожий на урчание, юркнул в низкую боковую дверь, задевая косяк могучей лопаткой. Через минуту из той же двери вышел высокий, суровый мужчина с седыми висками, одетый в простую, поношенную кожаную куртку, и с тем же немым почтением поклонился, а в уголке его глаза на миг мелькнул тот же желтоватый отсвет. Оборотень. После этого я научилась различать их — по особой, скользящей, бесшумной походке, по внимательному, чуть диковатому, звериному блеску в глубине взгляда. Они патрулировали стены и окрестные леса, обеспечивая безопасность, и их незримое, но ощутимое присутствие, странным образом, не пугало, а успокаивало, как надежный замок на двери.
Отношение ко мне было безупречно-почтительным. «Госпожа», «Хозяйка замка» — так они меня называли, выговаривая слова с мягким, чуть шипящим акцентом. В их взглядах читалось не раболепие, а скорее… сосредоточенная ответственность. Как будто я была ценным, немного хрупким и непонятным артефактом, который им вручили на хранение и оберегание.
И я начала изучать. Сначала робко, побаиваясь тронуть что-либо, потом с растущим азартом библиографа, систематизирующего новую, живую, трехмерную коллекцию. Замок оказался удивительным, наглядным сплетением эпох и стилей. Массивные, циклопические фундаменты из неотесанных глыб, говорят, заложили еще великаны. Затем гномы надстроили крепкие, прямые, невероятно надежные стены с глубокими нишами для факелов и винтовыми лестницами, ведущими в самые неожиданные места, чьи ступени были слегка стерты по центру. А эльфы привнесли изящество — ажурные решетки на окнах, напоминающие морозные узоры, филигранные узоры на каменных капителях колонн, живые, вьющиеся по внутренним стенам двора растения с толстыми стеблями, которые даже зимой под снежными шапками сохраняли изумрудные, восковые листья.
Каждый день приносил открытия. Я нашла солнечную залу со стеклянной крышей, где в дубовых кадках росли лимоны с бугристой кожурой и серебристая лаванда, наполняющая воздух сонным ароматом. Обнаружила потайную дверь за тяжелым ковром с изображением охоты в библиотеке (как же иначе!), ведущую в маленькую круглую комнату-улей, полностью заставленную узкими полками со свитками, туго перевязанными шелковыми шнурами. Нашла купальню с бассейном, наполняемым горячей, слегка минеральной на вкус водой из подземного источника, облицованную гладким, теплым на ощупь камнем молочного оттенка.
Уют здесь был не от показного богатства, а от многовековой, продуманной заботы. Камины были сложены по особым законам, чтобы давать максимум тепла при минимуме дыма, толстые, немного выцветшие гобелены на стенах глушили малейшие сквозняки, в каждом кресле у камина лежала мягкая шерстяная подушка, набитая ароматным сеном. В моем кабинете (я сразу присвоила себе комнату с большим, почти церковным окном, выходящим в хвойный лес) на столе из темного дерева