— Тебе ведь это нельзя, — напоминаю я. На последнем обследовании был слегка повышен сахар, и мама посадила его на строгую диету, благодаря которой он сбросил примерно семь килограммов.
— Одна булочка не убьет, — говорит он.
Папа заводит машину и сметает с нее ночной снег, пока я разминаюсь.
На улице холодно и еще темно, горят только фонари, почти все магазины закрыты, кроме кафе и хозяйственного, — в обоих уже есть посетители.
Мы с папой намечаем маршрут, который проходит через ранчо Сидер Крик, и я надеваю наушники, а он прогревает машину. Двигаться, работать всем телом после долгого сидения в самолете и машине — просто наслаждение.
Я начинаю с легкого бега, в ушах звучит любимая Бритни Спирс. В детстве я терпеть не могла занятия на улице и вообще любые занятия в окружении людей. Мне было хорошо в одиночестве: рисовала на стенах нашей квартиры, читала под одеялом, играла с сестрами. Сестры — мамины дочки, душа компании, а мы с папой — сдержанные. Поэтому нам обоим нужен свой тихий час утром, чтобы настроиться на день и прочистить голову.
После первой мили я уже не чувствую холода, осторожно оббегаю заснеженные и мокрые участки и быстро становится понятно, что бегать зимой в Силверпайне — совершенно новый опыт, не похожий на мои утренние пробежки в Бруклине или Манхэттене.
Растворяюсь в ритме музыки и ощущении, как ступни пружинят шаг по дороге. Вскоре уже покидаю город и бегу по грунтовке: по обочинам лежат сугробы, вокруг — открытое поле под снежным покровом.
Когда солнце начинает подниматься выше, я улавливаю что-то краем глаза, оборачиваюсь и вижу всадника. Он слишком далеко, чтобы рассмотреть подробности, но черная ковбойская шляпа и потрясающий черный конь прекрасно видны. На фоне белого снега это выглядит нереально.
Всадник разворачивается в мою сторону и пришпоривает коня. Может, это мой соревновательный дух, но я не могу остановиться — ноги сами выбирают быстрый темп. Я понимаю, что тягаться с лошадью — чистое безумие, но уступить не хочу и бегу все быстрее.
Музыка в наушниках гремит так громко, что я едва различаю звуковой сигнал машины позади. Папа предупреждает, чтобы я не увлекалась, — он знает, что меня невозможно остановить, если я ввязалась в соревнование.
Я резко останавливаюсь, когда дорога делает поворот, и мой путь преграждают ворота. Срываю наушники — сердце стучит оглушительно.
Всадник натягивает поводья, и конь останавливается с протяжным ржанием. Мы смотрим друг на друга через расстояние. Он слишком далеко — черты не разобрать, но я знаю: он смотрит. Чувствую взгляд кожей, и это ужасно глупо, ведь, возможно, он просто считает меня идиоткой, соревнующейся с лошадью.
Что-то удерживает меня на месте. Какое-то странное, необъяснимое притяжение, тихий зов внутри, который говорит: постой еще минуту. Вдохни морозный воздух. Почувствуй, как остывает пот на коже.
Я делаю шаг вперед.
Меня пугает хруст снега позади — оборачиваюсь и вижу папу, который идет ко мне. Машина стоит в нескольких шагах, двигатель работает.
— Ангел, нам пора возвращаться к маме и девчонкам. Ты же знаешь, у них наверняка длинный список дел, — говорит он.
Я киваю.
— Хорошо, поехали.
Папа бросает взгляд мне за спину, туда, где стоят конь и всадник, и идет к машине. Я оборачиваюсь в последний раз: всадник снимает черную шляпу и слегка наклоняет голову.
Я почти улыбаюсь. Почти. Пока не напоминаю себе, что я здесь всего на две недели. И что с мужчинами у меня покончено.
Киваю и сажусь в машину.
— Он милый, — говорит папа.
Я смеюсь, отрывая кусочек булочки.
— Ты его даже не видел.
Папа разворачивает машину и едет назад по той же дороге.
— Я чувствую настроение - еще немного и ты влюбишься и переедешь в Силверпайн.
— Нет ни единого шанса, что я влюблюсь или перееду в Силверпайн. Вполне возможно, что я до шестидесяти буду жить с вами дома.
Папа негромко хмыкает.
— Ты сейчас так говоришь, а потом сделаешь нам сюрприз.
И я давлюсь булочкой.
Хорошо, что он шутит — мне не приходится объяснять, что этого не будет. Я уже однажды влюбилась, уже однажды пережила разбитое сердце. Переживать такое второй раз не хочу. Никто не предупреждает, как тяжело собирать свою жизнь по осколкам.
Я смотрю в боковое зеркало — всадник и его конь все еще там.
Глава 3
Скарлетт
К тому времени, как мы возвращаемся в гостиницу, мама и сестры уже проснулись и готовы начать день. Мы с папой отсутствовала совсем недолго, но им не терпится увидеть ранчо Сидер Крик — место, где Сиенна выйдет замуж.
Я уже изучила все, что можно, про это ранчо. На сайте оно выглядит будто открытка: фотографии на фоне Скалистых гор — зимой заснеженных, летом сияющих под заходящим солнцем всеми цветами радуги. Ранчо работает по-прежнему как хозяйство, но пять лет назад на его огромной территории открыли площадку для мероприятий, далеко от рабочих построек и главного дома.
— Мы завтракать будем? Умираю с голоду, — говорю я, когда выхожу из душа и натягиваю леггинсы с теплым свитером. Быстро сушу волосы, и накручиваю на бигуди, параллельно делая макияж.
— Заедем в кафе по пути, — откликается Сиенна из соседней комнаты, дверь между нашими номерами открыта. — Сегодня у них еще одно мероприятие и все снова заняты, но координатор сказала, что проведет нам экскурсию.
У меня громко урчит живот, если честно, я больше думаю о завтраке, чем о свадебной площадке. Мысль о том, что Сиенна выходит замуж, какая-то щемящая: будто нас троих больше не будет. Будут я с Сейди и Сиенна с Люком. У них появится своя жизнь, своя семья, и пусть мы всегда будем в жизни друг друга, между нами возникнет грань, которую не перешагнешь.
Меня не отпускает чувство, что я теряю сестру. Мой терапевт сказал бы, что это классическое нагнетание ситуации, что стоит сосредоточиться на хорошем — на том, что моя сестра выходит замуж за человека, которого любит, и которого мы знаем почти всю жизнь.
— И я голодная, — говорит Сейди, протискиваясь мимо меня, места в ванной на двоих не хватает. — У тебя попа что, выросла? Не пролезть.
— Все равно меньше, чем твоя плоская, — бросаю я.
Сейди делает попытку протиснуться как раз в тот момент, когда