Я достаю не распечатанное письмо из внутреннего кармана сумочки и показываю ей, глядя как челюсть Сейди отвисает.
— Скарлетт! Ты его даже не читала?
— Зачем? — быстро прячу письмо. — Он ушел. И не попытался со мной связаться, чтобы объясниться голосом или в диалоге, в сообщениях. Его даже не интересовало, получила ли я письмо. Значит, оно ничего не могло изменить.
Сейди хмурится, но молчит. Первые месяцы я и правда не могла его открыть, знала: что бы там ни было, станет только больнее, а потом это просто утратило смысл.
— Но ты хранишь его, — говорит Сейди. — Значит, тебе не все равно.
Боже. Сестры.
— Ты помнишь, что ненавидишь его? — спрашиваю я, приподняв бровь.
— Ненавижу, — подтверждает она, расширив глаза. — Но очень хочу знать, что он тебе написал и какими словами объяснил свой поступок.
— Это не любовное письмо в стихах, — усмехаюсь я. Какая романтика, если в этом письме он бросает меня?
— Какое письмо? — спрашивает мама, оборачиваясь.
— Которое Коннор ей написал, а она так и не прочла, так как сильно злилась, что он исчез, и была абсолютно права!— выдает Сейди.
Мы с мамой ахаем, правда, по разным причинам, и я сильно толкаю сестру локтем. Полтора года я носила эту боль внутри, а Сейди вывалила все за полторы секунды. Папа, Сиенна и Харви разговаривают на расстоянии и, к счастью, ничего не слышат.
Я беру маму за руку.
— Пожалуйста, давайте не сейчас. Я не хочу портить Сиенне свадьбу.
Мама сжимает губы, затем кивает. Она хочет продолжение истории, но понимает: я права. Мы здесь ради Сиенны, и сейчас главное — подготовить все к свадьбе. Скоро начнут съезжаться родственники, и дел у нас полно.
— Поговорим позже, — говорит мама.
— Конечно, я только и делаю, что мечтаю обсуждать свои чувства.
Мама и Сейди смеются. Вот уж что я точно не люблю — разбирать свои эмоции, всегда жила в собственном внутреннем мире: быстро вспыхивала, быстро оттаивала. Держала боль и раздражение внутри. В отличие от остальной семьи, которая любит копаться в собственных переживаниях вместе.
Наверное, потому что я средняя. Всегда между двумя ураганами, которые нужно было спасать, успокаивать, поддерживать. Я поняла рано: ненавижу внимание. И потому прятала все в себе, чтобы оставаться в тени.
— Ладно, сейчас идем на обед, и Харви рассказала про рождественский рынок — я подумала сходить вечером, — говорит мама.
— Звучит здорово! — говорю я, вытягивая из голоса всю возможную бодрость.
Когда Сиенна и Харви обмениваются номерами, чтобы держать связь, у меня появляется шанс рассмотреть Харви получше. Она красивая, высокая, стройная, именно такую женщину я бы представляла рядом с Коннором-хоккеистом. Идеальные стрелки, собранные в хвост волосы, несколько прядей аккуратно обрамляют лицо.
Я мгновенно проникаюсь к ней симпатией, она располагающая и дружелюбная. Но в этом есть и опасность, потому что, похоже, она его подруга. А значит, мне нельзя ей доверять.
Когда мы уже выходим, Харви бросает мне озорную улыбку.
Я останавливаюсь, позволяя семье пройти вперед.
— Путаницы с бронированием ведь не было, правда?
Харви пожимает плечами, словно не понимает о чем я.
— Мне не стоит это с тобой обсуждать.
— Я не знаю, что он там задумал, но свадьба моей сестры для меня очень важна. И если он хоть как-то ее испортит, пожалеет, — говорю я.
Харви коротко кивает.
— Я ему передам.
Я открываю рот, чтобы добавить еще что-то, но слова застревают в горле, когда Коннор выходит из внутренних помещений рядом со стойкой. Его волосы в идеальном беспорядке, который я ненавижу именно за то, что помню, как приятно было его наводить.
Его движение замерло, когда наши взгляды встретились. В груди что-то оборвалось. Он сделал шаг, словно хотел стереть разделявшее нас пространство, но я уже отвернулась к Харви.
— Спасибо за помощь.
И ухожу, не сказав больше ни слова — так же, как когда-то ушел он.
Глава 6
Коннор
— Она тебя ненавидит, Коннор, — говорит Харви, когда мы смотрим, как Скарлетт выходит из домика.
— И не скажешь, если судить по тому, что она отказывается со мной говорить, — отвечаю я. В груди что-то болезненно дергается, когда вижу, как она уходит. Злая часть меня хочет схватить ее, унести куда-нибудь и держать там, пока она не простит меня.
— Нет, она, правда, тебя ненавидит, — с довольным блеском в глазах уточняет Харви.
— Уверена, что ты моя лучшая подруга, а не заклятый враг? — приподнимаю бровь.
— Нет, заклятые враги - это твои братья, — парирует она.
Харви разворачивается и идет в свой кабинет. У меня сейчас забот полно и без братьев, но я не могу пустить все на самотек: если позволю им делать что хотят, они либо сами угробятся, либо кого-нибудь.
— Скажи честно, мне стоит отпустить ситуацию?
Мне тридцать восемь. Я глава этой чертовой семейки с того дня, как умер дед. Скарлетт младше на одиннадцать лет, и эти годы сейчас кажутся пропастью, которой раньше не было.
Я опускаюсь в кресло перед столом Харви и провожу рукой по волосам. Жалею о каждом дне, прожитом здесь без нее. И о том, что ушел, чтобы вернуться сюда, как просил дед, и взвалил на себя эту семейную ношу.
— Если речь о том, чтобы заставить твоих братьев вести себя как люди, — говорит Харви, — то это безнадежно. Лучше займись собой.
— Я про Скарлетт. Мне стоит смириться?
Харви замирает, смотрит прямо на меня.
— А ты хочешь смириться? Ты ведь полтора года пытался и ни разу не получилось.
Я хочу вернуть Скарлетт туда, где ей самое место — в мою жизнь. В тот миг, когда впервые увидел ее, понял: она — моя. Для меня в этом мире нет женщины лучше. Никто не сравнится с ней в верности, честности, том, как она любит — всей душой, без остатка. Такую любовь не находят дважды. И я не хочу искать.
— Хочу ее вернуть.
— Отлично, — говорит Харви. — Тогда слушай, первое: она тебя ненавидит. Второе: она не открыла письмо, которое ты ей оставил. Третье: сегодня вечером ее семья идет на рождественский рынок.
Хотел бы сказать, что удивлен или расстроен тем, что она не прочла письмо.