— Ты для меня тоже, Селеста Уорд. Навсегда.
Она переплетает свой мизинец с моим, и улыбка на её лице возвращает меня на одиннадцать лет назад, когда мы впервые встретились. Она смеётся, и давление на мою грудь ослабевает. Я снова могу дышать. Всё… всё будет хорошо.
— Не могу поверить, что ты чуть не станцевала с Максом Кайденом, — говорит она, толкая меня в бок.
Я прячу румянец за волосами.
— Не думаю, что я ему понравилась.
— Не слушай этих придурков. Ты бы ему понравилась, если бы ты с ним потанцевала.
Хотя я знаю, что её слова — ложь, всё равно заставляю себя чувствовать надежду.
— Ты так думаешь?
Она подталкивает меня локтем.
— Конечно. У вас с Максом всё ещё есть шанс. Если только мы сможем придумать, как ты будешь произносить настоящие слова, а не просто пускать слюни.
Я зажимаю ей рот рукой, не в силах удержаться от хихиканья.
— Будто бы ты ведешь себя лучше? Я скучала по тебе, Бруклин! Я люблю тебя, Бруклин! Я хочу от тебя детей, Бруклин!
Она лижет мою руку, и я с визгом отдергиваю её. Она, однако, смеётся. Я тоже.
— Думаю, он мне действительно нравится. Может быть, даже очень.
— Знаю, что нравится.
— Конечно. Ванесса Харт всегда всё знает, — она высовывает язык, хихикая, прежде чем опустить взгляд в землю. — А ты… как ты думаешь…
— Да, — отвечаю я, не давая ей закончить мысль. — Он хороший, Селеста. Более того, он хорош для тебя.
Она выдыхает.
— Тогда, думаю, нам стоит подумать о том, чтобы уехать. Пока не пришли копы и не арестовали нас, а парни не отказались просить нашей руки.
По какой-то причине я больше не беспокоюсь. О копах, парнях или даже о событиях, которые произошли сегодня вечером. Я чувствую себя легче, расслабленнее, мышцы больше не напряжены в тревожном ожидании. Пока я с Селестой, я знаю, что со мной всё будет в порядке.
Я не спеша встаю, стряхиваю песок с её тела и распутываю волосы.
— Если мама застанет меня в таком виде, она снова отправит меня в библейский лагерь, — бормочет Селеста.
— Если до этого дойдёт, ты переедешь ко мне, — говорю я. — Я отказываюсь отпускать тебя куда-либо на целый месяц без меня.
— Слава богу, — говорит она. — Давай посидим в Жуке, пока не протрезвеем настолько, чтобы ехать домой. Я не могу сейчас вернуться на вечеринку и просить Бруклина подвезти.
— Согласна, — мы направляемся к её машине, взявшись за руки и покачиваясь. Ожидание в течение пары часов кажется сейчас самой легкой вещью на свете. Мы смотрим в обе стороны, когда переходим улицу, и внезапно Селеста крепче сжимает мою руку. Она притягивает мою руку к себе. Сначала я думаю, что это ласково, и жду её обычного уверенного пожатия. Но этого не происходит.
Она сжимает губы, хныкнув, голова полностью поворачивается влево от меня.
— Что…
— Смотри, — её взгляд прикован к улице позади меня. Я поворачиваюсь, чтобы последовать за ней, и моё сердце уходит в пятки.
На улице мелькает тень, чёткий силуэт, такой же высокий и широкий, как у одного из ребят на пляже. Они смотрят на нас, но не двигаются. По крайней мере, не вперёд и не назад. Их руки на мгновение безвольно повисают по бокам, прежде чем одна из них ломается. Затем другая.
Их кости ломаются и выворачиваются. Их ноги искривляются.
Каждая часть тела, казалось бы, на наших глазах распадается на две, три, четыре части.
— Дерьмо, — слово распадается у меня на два слога. Прямо как их кости.
— Т-ты это видишь? — шепчет Селеста.
Я киваю. А может, и нет. Я хватаю её крепче, прижимаю к себе.
— Это просто… какой-то трюк. Кто-то пытается стать популярным. Это не по-настоящему. Это не…
Спина тени раскалывается у позвоночника, плоть раздвигается, кости выступают наружу. Кажется, что они выворачиваются наизнанку, превращаясь во что-то другое.
Всё выпитое мной спиртное, все съеденное выплёскиваются из моего желудка на землю. Брызжет так громко, что голова тени вскидывается — откидывается назад. Злобно ломается, прежде чем восстановиться. Уши заостряются. Зубы превращаются в клыки. И мех… мех везде.
— Волк, — выдыхает Селеста.
Тень превратилась в волка.
Волк — зверь — огромный. В два раза больше нас, достаточно большой, чтобы заслонить свет луны. Полной луны. Нет. Нет. Это дурацкая шутка. Это не… Это не…
Селеста находит нож в моей руке, свободно свисающий с моей ладони, и сжимает его в кулаке.
— Беги, — приказывает она.
— Что? — я не могу ни думать, ни дышать, ни даже чувствовать. Я окаменела.
Это нереально. Это нереально. Это не может быть реально.
— Нам нужно бежать, — Селеста быстро ведёт нас вниз по улице, мимо закрытого торгового центра и мерцающих уличных фонарей.
— Мы пьяны, — говорю я. — Мы… мы перебрали, и теперь мы…
— Это реально, — шипит она.
Я отворачиваюсь, потому что она неправа. Я хочу, чтобы она была неправа, даже когда в глубине души я знаю, что она права. Волк остаётся. Он опускает передние лапы на землю, как будто… будто собирается прыгнуть. Но это не так, верно? С чего бы ему нападать на нас?
— Нам нужно бежать, — Селеста сжимает мои плечи, её ногти жестоко впиваются в мою кожу. В её взгляде читается ужас.
Волк прыгает и тяжело приземляется на гравий дороги. Куски камня отламываются и разлетаются по ветру, как шарики, брошенные на ветер. Он рычит, его острые клыки сверкают в темноте. Его глаза светятся таким красным, что кажутся почти чёрными.
Дерьмо.
Нам действительно нужно бежать.
Только тогда мой мозг осознаёт реальность. Мои ноги начинают работать. Я тяну Селесту вперёд, и мы, спотыкаясь, следуем друг за другом, наши мысли движутся быстрее, чем наши конечности.
— Разделимся, — торопливо говорит Селеста. — Если мы пойдём в разные стороны, у этой твари будет меньше шансов поймать…
— Нет! Я не оставлю тебя. Мы бежим вместе, — неважно, что я всегда была быстрее. Что она может меня тормозить. Я не могу оставить её.
Я не понимаю, что происходит и почему, но злобное рычание пронзает ночь, и мы бросаемся на тротуар, шлёпая сандалиями по бетону. Кто-нибудь найдёт нас. Или это сон. Или… Мои мысли сменяются вспышками надежды и страха, когда я ускоряю шаг и тащу Селесту за собой. Почти волоку её тело. Мы сможем выбраться из этого. Мы сможем найти помощь и выжить.
Она теряет сандалию, чуть не спотыкается и падает, когда та отлетает позади нас.
— Чёрт, — шепчет она. Её рука в моей становится влажной и выскальзывает из моей хватки, но я хватаю её за запястье и ставлю на ноги.
— Продолжай бежать, — говорю я между вдохами. — Не останавливайся. Кто-нибудь придёт. Кто-нибудь поможет нам.
Её босые ноги еще больше замедляют наш темп, но я стараюсь двигаться как можно быстрее. Я думаю о тренировке по волейболу. Каждое утро за два часа до школы. Я бегаю по корту кругами, пока у меня не начинают болеть лёгкие, и я подумываю о том, чтобы всё бросить и присоединиться к школьному книжному клубу. Просто так. Мы бежим, и мы бежим. Невозможно остановиться. Мимо полосы супермаркета, заправки и…
О, чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт.
За заправки крадётся второй волк, чуть поменьше того, что был позади нас. Глаза кроваво-красные. Он скалит зубы из тёмного переулка и начинает действовать.
Нет, Боже, нет.
— Шевелись, — приказываю я. Думать больше не о чем, есть только действие. Селеста фыркает, всхлипывая между каждым вдохом. Я знаю, что она плачет. Я плачу. Но мы не можем остановиться.
Это какой-то чёртов кошмар.
Второй волк начинает бежать рядом с нами, и я открываю свой швейцарский армейский нож. Держу его так, словно это наш единственный спасательный круг.
Селеста начинает хромать, но не сдаётся. Я не сдаюсь. Мы уворачиваемся от первого волка, сворачивая на дорогу. Я молюсь, чтобы кто-нибудь проехал по улице. Кто угодно. Мы кричим. Взывая о помощи, о милосердии. Обо всём. Никто не отвечает на наши молитвы.