Судя по всему, Джош Фелман тоже владеет искусством телепортации, так необходимым многим литературным злодеям. Журналистское чутье — это важная вещь, но меня поражает то, в каких местах этот парень вдруг выскакивает передо мной. Недавно я оспаривал в местном суде штраф за неправильную парковку, и он столкнулся со мной прямо на крыльце, уверенный в том, что меня привели сюда кровавые следы и расчлененный труп, а не дорожный указатель с таким количеством часовых поясов, будто он установлен возле здания ООН. И нет, на судью эта шутка должного впечатления не произвела.
В общем, я совершенно не представлял себе, каким образом Фелману удалось добраться до Катумбы так быстро, не говоря уже о том, откуда он узнал, что я здесь. В общем, его мягкий микрофон едва не снес мне голову в тот момент, когда я выходил из дверей полицейского участка, и как только я узнал Фелмана, то почти пожалел, что этого не произошло.
Нет, не поймите меня неправильно. Я ничего не имею против журналистов. Четкое документирование фактов — это моя стихия. Но Джош Фелман был настоящей трюфельной собакой журналистики и гордился скорее тем, что подбирался ближе всех к эпицентру событий, а не тем, что лучше их освещал. И пробег у него выглядел внушительнее, чем сумма в платежной ведомости. Что меня не очень-то и печалит, ведь серия репортажей Фелмана обо мне называлась «Сыщик-растяпа». Но, к моему сожалению, эта колонка оказалась для него самой успешной, вот он и гонялся теперь за мной по горам.
Фелман все делал сам и сейчас был, как обычно, экипирован по полной программе. На плечо он установил маленькую экшен-камеру GoPro, на груди висела зеркальная камера с компенсирующей линзой, а за спиной был рюкзак, который был набит всевозможными жужжащими устройствами и из которого вытягивался микрофон на шарнирной консоли, нависающей аркой над головой. Из сумки для ноутбука змейками вились шнуры капельных наушников, но только один из них торчал в ухе, а другой болтался на шее. Вся одежда на нем была цвета хаки, начиная от туристских ботинок и носков, натянутых до середины икр, и заканчивая банданой в стиле сафари. Рыбацкий жилет и бриджи топорщились застежками-молниями. Он выглядел чем-то средним между десантником-парашютистом и бродячим человеком-оркестром. В этом был определенный смысл, поскольку журналистика сродни войне.
— Отстань от меня, Джош, — сказал я, отмахиваясь от микрофона.
Фелман, как обычно, пропотел насквозь и шумно дышал. Редеющие рыжие волосы липли к голове, как у детской куклы-самоделки. Вид у него был такой, словно он только что сюда прибежал.
Он подстроился под мои шаги.
— Эрнест, дружище! — заговорил Фелман чересчур приветливым тоном, так что я, затрудняясь сказать, то ли он совсем выпал из реальности и действительно считает нас друзьями, то ли все-таки иронизирует, решил не сбавлять шаг. — Что я тебе такого сделал?
— Сыщик-растяпа не может решить парковочную головоломку, — бросил я, не глядя на него.
Он отрывисто рассмеялся:
— Ой да брось ты! Та статья была направлена против драконовских правил парковки. Я вовсе не наезжал на тебя. И не стал бы никогда. — Он старательно делал вид, будто оскорблен в лучших чувствах.
Микрофон снова закачался над моей головой. Я шлепнул по нему рукой и пошел еще быстрее.
— Она невиновна, да? — спросил Фелман, едва поспевая за мной.
Учитывая вес всей его техники, он постоянно рисковал рухнуть лицом в землю.
— Без комментариев.
— Ты же был на ней женат. Ты должен знать, способна ли она... Ты когда-нибудь чувствовал, что твоя жизнь в опасности? Пока был женат, ох! — Он покачал головой.
Я представил себе, как в его голове вертится снежный ком фраз-наживок, беспорядочная мешанина букв разного цвета и шрифта, как в письме с требованием выкупа, и Фелман хватается за первую, попавшую под руку.
— Ты можешь сказать, что был на волосок от гибели?
Я развернулся к нему лицом. Фелман так был нагружен оборудованием, что потребовалась лишняя половина секунды, чтобы погасить инерцию.
— Посмей только написать какую-нибудь гадость! Эрин только что потеряла любимого человека. Больше тут говорить не о чем.
— Да, Лайл Пирс! — оживился Фелман, и я понял, что сделал именно то, чего он добивался: остановился, чтобы осадить его, и теперь разговор продолжится. — Местный филантроп из фонда Пирса. Покойный. Ты был с ним знаком?
— Видел раз или два. Два, — уточнил я на случай, если он будет меня цитировать. — Это были семейные пикники или что-то в этом роде.
— Он тебе нравился?
— Я толком его не знал.
— Ты был зол на него? Он увел твою...
— Так ты к этому клонишь? — щелкнул я кнопкой на ключе, надеясь оранжевой вспышкой передних фар намекнуть ему, что сыт по горло. — Боюсь, мы увидимся раньше, чем мне хотелось бы.
Он положил потную руку на мое плечо:
— Ты не хочешь взглянуть на фотографии?
Я остановился в нерешительности:
— Какие фотографии?
— Ты ведь не любил Лайла Пирса? За то, что он шпилил твою...
— Какие фотографии?
Я схватил нависающий надо мной микрофон и потянул за него. Не особенно сильно, но при таком рычаге и угле наклона Джош тут же потерял равновесие. Признаться, мне доставило удовольствие смотреть, как он машет руками:
— Отпусти! Этот микрофон стоит две тысячи долларов. Пусти, чувак! Господи, отличные фотографии... трупа.
— Трупа Пирса? Откуда ты их взял?
Я отпустил Фелмана, и он, восстановив равновесие, сложил микрофон, протер тряпочкой и прижал к себе, словно обиженного мной ребенка.
— Фотограф-криминалист улетел на праздники на Бали. Мой приятель в авиакомпании отправил его бизнес-классом...
— Показывай!
Он покачал пальцем:
— Покажу, если расскажешь.
Я вздохнул:
— Нет, я не был зол на него. По-моему, они были отличной парой. И я уже сказал, что видел его всего пару раз, но этот парень восхищал меня. Кто им не восхищался? Фонд Пирса занимается потрясающими вещами.
Я действительно так думал. Сообщалось, что бывший актер и филантроп Лайл Пирс передал почти все свое небольшое состояние фонду, который помогал попавшим в беду молодым людям избавиться от наркотической зависимости. Сам Лайл ни разу в