Она поцеловала его, и в голове Лазара снова заметались беспокойные непоследовательные мысли. Ольжана хотела тепла, и её расстраивало, если он вёл себя отстранённее, чем можно было бы ожидать по другим его словам или поступкам. Только Лазар и так слишком сильно её к себе привязал. А ей ведь потом строить свою жизнь дальше – выходить замуж, в конце концов, и Ольжана не так раскованна и свободна во взглядах, чтобы отнестись к их странным отношениям как к легкомысленному приключению. Сделать ей больнее сейчас, чтобы было легче потом, – или наоборот?..
Что о нём самом? Настолько ли он себялюбив, чтобы воспользоваться её нежностью? И настолько ли чёрств, чтобы отказать себе в этой радости?
Да когда в последний раз женщина смотрела на него так участливо и восхищённо? Точно не после того, как его изуродовал Йовар.
– Что-то ты совсем раскис, – заметила Ольжана, опаляя горячим дыханием его ухо. – Всё, всё…
Вместо того, чтобы согласиться с ней и отправить её спать, Лазар обнимал её и рассеянно гладил по спине – шершавая расшитая безрукавка, мягкая рубаха… Потом его рука взлетела выше, к Ольжаниной шее, и он погрузил пальцы в её остриженные волосы. Ольжана покрыла шрамы на его лице дорожкой коротких поцелуев. Тяжело дыша, Лазар заметил, что так она обдерёт все губы о его щетину, но Ольжана только посмеялась.
– Не самое страшное в жизни.
Он прижал её к себе крепче, уткнулся носом ей в шею. От Ольжаны пахло мылом и тёплой кожей – по-человечески простой и до болезненного приятный запах.
Лазар осторожно обхватил её предплечья и отодвинулся.
– Вы правда хорошо постарались сегодня, – сказал он хрипло. – Но сейчас вам нужно пойти отдыхать. – Качнул головой в сторону окна. – Дороги ещё сильнее размоет, придётся выехать рано…
Ольжана понимающе кивнула.
– Конечно. – Она освободилась из его рук. – Доброй ночи.
И когда она ушла, Лазар отбросил книгу на стол и растянулся на кровати.
Нужно заканчивать с этими метаниями, сказал он себе строго. У него сейчас одна задача, и отвлекаться от неё не следует – даже если хочется.
Глава I
По заслугам
Ратмила вышла из Тержвице с глазами на мокром месте, но Юрген ничего не спрашивал: не его дело, о чём она разговаривала с Йоваром.
– Вот и всё. – Ратмила улыбнулась им с Хранко. – Давайте прощаться.
Ну, попрощались. Юрген не обманывался: вышло скованно и нелепо. Ратмила уезжала, как уехала пятнадцать лет назад, а они оставались, но так и должно было быть. У них своя жизнь, а у Ратмилы – своя, и как только Йовара заковали в цепи, госпожа Кажимера решила, что большинству незачем оставаться на озере.
Ратмила словно бы хотела сказать что-то ещё, но перевела взгляд с Юргена на Хранко и смешалась. Да, подумал Юрген, лица у них последнее время были одно хуже другого. Хранко осунулся ещё сильнее, постоянно был задумчив и хмур, точно уже ощутил на себе тяжесть новых обязательств. Кажимера разрешила ему и другим воспитанникам Дикого двора выходить за пределы колокольни, но настоятельно не советовала покидать озеро, пока не поймали Сущность из Стоегоста. «Конечно, я ничего не могу тебе запретить, – сказала Кажимера Хранко, – раз ты теперь чародей Драга Ложи». Юргену не получалось отделаться от мысли, что она смотрела на Хранко как на ребёнка, который влез в одежду взрослого и пытался убедить всех вокруг, что он тоже матёрый колдун. Любопытно, так ли она смотрела на юного Грацека много лет назад?..
– Что ж… – Ратмила сцепила пальцы. – До свидания, мальчики.
Хранко неуклюже её приобнял – за последние дни он словно бы стал длиннее, нескладнее и по-птичьи острее, как ворон, нахохлившийся на нашесте. Юрген сгрёб Ратмилу руками и услышал, как та пробормотала ему на ухо: «Странно… как странно».
Да. Всё было странно. Заявление Йовара. Скоропалительное разбирательство. Спешное посвящение Хранко в чародеи Драга Ложи, и… Юрген не хотел признавать, но его коробило и это: Йовар передал Дикий двор Хранко. Не ему.
Все знали, что Йовар относился к Юргену с особым теплом, однако выходило, что как преемник он оказался недостаточно хорош. Юрген ни с кем это не обсуждал – даже подумать стыдно, только… Может, порой он вёл себя не так рассудительно, как поступил бы Хранко, но Юрген хоть что-то делал, пока Хранко сидел подле Йовара, – конечно, гораздо легче судить со стороны, с высоты птичьей жёрдочки.
Он резко дёрнул плечом. Довольно.
Ратмила спустилась в лодку, где её дожидалась скучающая панна Ляйда, одетая по-дорожному, с собранным заплечным мешком. Это Ляйда привезла Ратмилу в Тержвице, и она же обещала вернуть её домой – Юрген утешался тем, что вместо неё Кажимера не отправила Уршулу. Хоть какая-то радость.
Юрген махнул на прощание. Лодка отплыла.
Хранко сел на ступени и рассеянно поболтал в воде кончиками пальцев.
– Что дальше?
Юрген приподнял брови.
– А я почём знаю? – Хмыкнул. – Ты ж у нас за главного. Вот и решай. – И сам поразился, как мерзко это прозвучало.
Хранко приподнял голову и заправил за ухо чёрную прядь.
Сощурился.
– Я про то, пойдёшь ли ты к Йовару. Я-то у него сегодня был. – Качнул головой в сторону домов неподалёку, где теперь обосновались чародеи Драга Ложи. – Или вернёмся… туда.
– А. – Чтобы скрыть неловкость, Юрген опустил глаза. – Да. Схожу к нему. Но ты меня не жди.
И не оборачиваясь, скользнул в соборную тьму.
Первые дни после того, как Йовара заковали, тот провёл в полудрёме. Хранко покопался в книгах, которые увёз с собой из Чернолесья, и наворожил для него помощников из тумана, лишайника и лунного света: это были небольшие создания, напоминавшие теремных шишимор. Йовар, конечно, обругал их, как оклемался, и ворчливо объяснил Хранко, что нужно в них исправить. Теперь в его распоряжении всегда были слуги, помогавшие по хозяйственным нуждам. Шишиморы приносили ему воду и пищу, помогали умываться и менять одежду, и Йовар хоть и бурчал, наверняка был ужасно благодарен Хранко за какую-никакую независимость. Йовар мог повелевать шишиморами голосом или крохотной искоркой чар, которая осталась ему доступна даже в железных цепях. (Это удивило Юргена, но Йовар огрызнулся: мол, развалюха Нимхе что-то и закованной наколдовать могла, чем он хуже?..) Сам Юрген наворожил вокруг Йовара плотную завесу, чтобы учитель не болтался в цепях на виду у любого, кто вздумает сунуться в собор, и сейчас остановился у этих полотен, свитых из ночной темени. Спросил, может ли зайти.