— Ну, что будем делать, племянник? — Ельцов-старший взял дубинку, похлопал ею по ладони. — Приличное оружие. Жаль только, с ним по улицам ходить нельзя. Тебе надо было убежать от них.
— Интересно…
— Очень интересно. Во-первых, они могли тебя покалечить…
— Ну, это надо посмотреть.
— Во-вторых, — жестко продолжал Игорь Дмитриевич, — не забывай, что у тебя не снята судимость. А эти чистоделы могут тебя закопать еще на пару лет за драку. Дерись только на территории восемьдесят восьмого отделения.
Дядька усмехнулся, хлопнул дубинкой по столу.
— Какие мысли, племянник?
— Не знаю.
— Тогда слушай. Они уже начали атаку.
— Кто — они?
— Пока не ведаю, но ситуация от этого не меняется. В отделение звонил генерал Кравцов из МВД. Орал на начальника, требовал аннулировать твою прописку. Но ему зачитали резолюцию первого замминистра, и он сразу же осел. Сказал, что был не в курсе, мол, ему поступил сигнал от общественности.
— Значит, началось?
— Началось. Сразу после звонка они послали своих бойцов. Откуда этой мрази знать, что ты закончил калининградское училище, воевал в Африке. Но ты понимаешь, что на этом не закончилось?
— Наступление, дядя Игорь, лучшая оборона.
— Правильно. Мы должны опередить их. Пока они проиграли нам два заезда. Но гонка продолжается. Я, пока ты расслаблялся, кое-что узнал о генерале Болдыреве. Скажу откровенно, сведения эти не улучшили моего настроения. Думаю, бригада его непосредственно выходит на самый верх МВД.
— Получается, они официальные разгонщики?
— Вроде того. Но у меня есть план.
— Расскажи.
— Чуть позже, когда все приготовлю. Ну а пока будешь ездить на работу на машине.
— Знаешь, дядя Игорь, если бы мне кто-нибудь сказал, в какое дерьмо мне придется окунуться, ни за что не поверил бы. Я в партию в армии вступил. Считал, что теперь смогу сделать много хорошего для страны. А что оказалось?
Игорь Дмитриевич посмотрел на племянника, достал из стола трубку, набил, щелкнул зажигалкой.
— Что я тебе могу сказать? В сорок третьем я закончил школу, пошел в училище. Через год меня ранили. За год войны стал старшим лейтенантом, получил два ордена Красного Знамени. Все говорили, редкое везение. В феврале сорок пятого, после ранения, меня из госпиталя отправили в МУР. В сорок пятом мне стукнуло двадцать, и я сразу же попал в самый уголовный замес Москвы. Ты думаешь, все, что происходит сегодня, возникло во времена Брежнева и его компании? Нет, мой дорогой. Это было всегда. Партия, из которой тебя исключили, давно уже разделилась на две неравные части. Большая — это все мы, рядовые коммунисты, не повязанные партийными догмами, как воровским законом. Знаешь, как говорят блатные? Вход в закон — рубль, выход — сто. Так и у нас: вступил в КПСС — слепо выполняй все указания вождей. А что бывает с теми, кто ослушается, ты испытал на своей шкуре.
— А кого же ты считаешь меньшей частью?
— Кого? Да таких, каким был ты четыре года назад.
— Не понял.
— А чего тут понимать! — Игорь Дмитриевич засмеялся. — Меньшая — это те, кто получает пайки, спецмедобслуживание, казенные машины под задницу. Ты же все это имел, племянник?
— Имел.
— Меньшая — это номенклатура. Она везде. В маленьком райцентре и в столице. Но психология у этих людей одна. Любыми средствами прорваться наверх. Чтобы кормушка была посытней. Знаешь, при Сталине была автомобильная иерархия.
— Как это? — удивился Юрий.
— Очень просто. Маленький начальник ездил на 401-м «Москвиче». Начальник покрупнее — на «Победе». Значительные персоны — на ЗИМе, а верхушка — на ЗИС-110. Ты понял, почему я это вспомнил?
— Откровенно говоря, нет.
— Нашему руководству было наплевать, как живут люди, главное — пересесть с одной машины на другую. Разве теперь что-нибудь изменилось? Нет, еще хуже стало. Ты считаешь себя героем Африки? Нет, дружок! Ты был обычным наемником, пушечным мясом. Своей кровью вы закладывали возможность номенклатуре — не стране — расширить свое влияние.
Сегодня наши ребята льют свою кровь в Афганистане. Ты вспомни, в каких шоколадных отношениях мы были с их королем. Но срочно решили построить там социализм. А кто решил? Баи вроде Рашидова? Из Афгана идут самолеты с гробами. Но разве только с убитыми? Наркотики оттуда гонят, часы «Ориент», дубленками набивают служебные борты. Золото и камни приходят в Москву в гробах. Кому нужна эта война? Мне? Тебе? Она нужна тем, кто сделал ее средством обогащения.
Ты что, думаешь, когда тебя арестовали, я сидел дома и курил трубку? Нет, милый мой, я дошел до кандидата в члены Политбюро Соломенцева, он переадресовал меня к секретарю ЦК КПСС Долгих, тот к Савинкину, Савинкин — к некоему Иванову, завсектором, курирующему правоохранительные органы. Он, к сожалению, застрелился недавно. Парень оказался честный, сам позвонил мне и сказал, что ничего сделать нельзя.
Позже, замгенпрокурора, добрый мой товарищ, приехал и сказал мне: «Не бегай, не хлопочи. Твой племянник выступил не против блатняков, которые банк взяли, а против сложившихся отношений власти и криминала».
Вот какие, брат, дела. Поэтому мы должны бороться с ними, точно зная, что наверху поддержки не найдем.
* * *Майор Рудин разыскал полковника Баринова на даче в двадцать часов.
— Что у тебя, Сережа? — Голос начальника был праздно расслаблен.
И Рудин представил, как Баринов в одних трусах сидит на террасе, пьет чай с домашним печеньем и отдыхает от городской духоты.
— Товарищ полковник, ЧП.
— Что такое? — Голос Баринова стал служебно-твердым.
— ЗК покалечил наших.
— Не понял?
— Лейтенанту Сомову повредил правую руку, прапорщику Степанову ключицу, а старшему прапорщику Литвиненко нанес тяжкие телесные повреждения. Угнал нашу «шестерку» и сбросил ее в котлован.
— Ты шутишь?!
— Да какие шутки, товарищ полковник, ребята в хирургии на Пехотной лежат.
— Еду! Жди меня у госпиталя. Генералу докладывал?
— Пока нет.
— Я сам с ним свяжусь.
Рудин зашел в ночной буфет, купил конфеты, яблоки, боржоми. Неудобно было ехать к поверженным бойцам с пустыми руками.
Минут сорок он ходил возле КПП, пока оттуда не вышел дежурный прапорщик и не проверил его документы.
— Я вас, товарищ майор, пропустить не могу, а передачу отнести — это пожалуйста.
— Сейчас начальство подъедет и решит, — ответил Рудин и увидел, как из-за поворота вырвалась генеральская «Волга».
С другой стороны подлетели «жигули» Баринова.
Михеев подошел к Рудину, взглянул на сумку с передачей.
— Ну что, стратеги, обделались?
— Есть малость, — из-за его плеча ответил Баринов.
— Ну, вы даете, — генерал засмеялся. Но тут же, видимо вспомнив, зачем сюда приехал, опять стал серьезным.
Михеев показал прапорщику удостоверение, но тот сказал твердо:
— Извините, товарищ генерал, в такой поздний час без разрешения дежурного пропустить вас не могу.
— Звони дежурному, — вздохнул Михеев.
Минут через двадцать дело разрешилось и их пропустили.
Все трое страдальцев расположились в одной палате. Когда вошел генерала, они вскочили.
— Сидите, бойцы. Вот, Рудин вам подарочки принес, хочет загладить свою вину.
— Да нет его вины, товарищ генерал, — сказал лейтенант Сомов. — Нет его вины.
— А чья есть?
— Ничья. Глупое стечение обстоятельств.
— То есть?
— А то, что мы его ломать не хотели. Приказа такого не было. Должны были напугать, ну, врезать пару раз по мягким частям.
— Ну так что же?
— Мы знали, что он мастер спорта, боксер. Но мы и не таких «уговаривали». Он первый начал, мне руку покалечил, прапорщика Литвиненко подсек и дубинкой моей врезал. Его Коля Степанов по мышцам достал. Так он, как в кино, перекатился и врубил по причинному месту.
— Какому? — хитро прищурившись, спросил генерал.
— По мудям, товарищ генерал, извините за солдатскую прямоту.
— Извиняю. Дальше.
— Согнул он его, дубинку на шею набросил. Орет, кто, мол, послал?
— Я похрипел для вида, — вмешался в разговор Степанов, — и сказал, мол, Ястреб.
— Дальше.
— Он мне по ключице дубинкой врубил, я упал, а он в машину и за угол. Потом нашу машину в котлован сбросил. Мы бы его как мальца сделали, но приказа не было.
— Как мальца не вышло бы, — снова заговорил Сомов, — он подготовлен не хуже нас.
— Это точно. Его раньше в спецназе тренировали. Спасибо, товарищи, вы провели очень нужную нам операцию. Благодарю вас от лица службы и поощряю премией в размере оклада, — объявил генерал.
— Служим Советскому Союзу! — рявкнули бойцы.
— Отдыхайте, я с врачом пошептался, переломов нет. Недельки две поскучаете — и на службу.
— А кто бы ему дал руки ломать, — мрачно в спину генералу сказал Сомов.
Когда вышли из дверей госпиталя, Михеев облегченно вздохнул.