Франклин отвели худшее время – во второй половине дня. Коллоквиум длился уже больше двух часов, и сонные слушатели мечтали о пиве по окончании. Оглядев мужчин, которые станут оценивать ее работу, она взяла себя в руки и поднялась на сцену. Положила стопку записей на дубовую трибуну, откашлялась и характерным для нее аристократическим тоном изложила детали своего исследования, отличавшегося высоким техническим уровнем. В переднем ряду жестких деревянных скамей прямо перед ней сидел Морис Уилкинс. На один-два ряда за ним закинул ногу на ногу Джеймс Уотсон, запасшийся газетами на случай, если доклад окажется неинтересным. Это была первая личная встреча Франклин и Уотсона.
Французский микробиолог и генетик Франсуа Жакоб, в 1965 г. получивший Нобелевскую премию по физиологии и медицине [49], описал, как вел себя молодой Уотсон на собраниях примерно в то время. Джеймс, войдя в аудиторию, высматривал наиболее важных среди присутствовавших ученых и садился рядом с кем-нибудь из них. Одет он был обычно небрежно: «Полы рубахи развеваются, брюки на коленях пузырем, сползшие носки болтаются на щиколотках». Манера говорить отличалась короткими отрывистыми фразами. Жакоб увидел «странное сочетание нелепости и проницательности… детскости в том, что касалось жизни, и зрелости в вопросах науки» {585}.
На коллоквиуме 21 ноября присутствовало около пятнадцати ученых, но имеется лишь три письменных свидетельства о содержании доклада Розалинд Франклин: мемуары Уотсона 1968 г., мемуары Уилкинса 2003 г. (дополненные интервью, которые он время от времени давал позже) и записи самой Франклин, сделанные в 1951 г. при подготовке к этому выступлению. Наиболее известна версия Уотсона, что очень печально, поскольку то, что он писал о Франклин, весьма субъективно. По замечанию Хораса Джадсона, рассказ Уотсона краток и уклончив, записей он не делал и, по его собственному признанию, мало что понимал в речи Франклин и плохо запомнил ее содержание {586}.
Вечером во вторник, 20 ноября, Уотсон побывал на вечеринке в доме Брэгга в Кембридже, после чего послал письмо родителям, в котором упомянул предстоящее событие: «Завтра я поеду в Лондон слушать о нуклеиновых кислотах в Королевском колледже, а затем в пятницу, наверное, отправлюсь в Оксфорд, поскольку другие из нашей лаборатории едут» {587}.
Уотсон был мало уместен на коллоквиуме по более важной причине, чем присущая ему чудаковатость: по свидетельству Крика, тогда Джеймс еще едва знал кристаллографию {588}. Хотя он уверял родителей, что быстро постигает эту премудрость, но на деле изучал ее лишь несколько недель, так что слабо разбирался в сложных математических методах интерпретации рентгенограмм и путался в терминологии. Неудивительно, что в докладе Франклин его многое озадачило. Вот каковы его воспоминания об этом:
Перед аудиторией человек в пятнадцать она говорила быстро и нервно под стать обстановке ничем не украшенного старого лектория, где мы сидели. В ее речи не было ни следа теплоты или легкости. В то же время она не казалась мне совершенно неинтересной. В какой-то момент я задумался, как бы она выглядела без очков и с более современной прической. Тогда, однако, меня больше всего занимало ее описание картины рентгеновской дифракции на кристаллах {589}.
Далее Уотсон рассказывает, как Франклин настаивала, что единственный путь к установлению структуры ДНК – кристаллографический анализ. Ему такой подход казался слабым, потому что не включал построение моделей. Розалинд не упомянула открытие α-спирали Полингом и не высказала намерения действовать подобным образом {590}. Франклин была права: определяющую роль в открытии структуры ДНК сыграло накопление точных данных рентгеноструктурного анализа. Однако Уотсон не собирался тратить свое драгоценное время на такую постепенную кропотливую работу {591}.
В итоге Уотсон утверждал: «Рози не сказала ни слова о спиральной структуре… потому что, по ее мнению, нет никаких признаков спиральности ДНК» {592}. После доклада только Уилкинс задал несколько вопросов, и то сугубо технического характера, и краткость обсуждения разочаровала Уотсона. Он понял это так, что остальные слушатели не хотели навлечь на себя критику Франклин: «Это, конечно, не скрашивало предстоящего сырого и туманного ноябрьского вечера, – услышать, как женщина велит тебе не рассуждать о предмете, в котором ты не смыслишь, прямо как в школе» {593}.
Воспоминания Уилкинса более многогранны и загадочны. В конце жизни он признал, что доклад Франклин был первоклассным описанием различных вероятных аспектов структуры ДНК и она представила убедительные причины расположения фосфатных групп на внешней стороне молекулы и важной роли воды в структуре А- и В-форм ДНК {594}. А до этого Уилкинс пятьдесят лет повторял, будто Франклин выступала против теории спиральной структуры {595}. В 1970 г. Уилкинс сказал Энн Сейр: «Если бы Франклин не была настроена против спирали, то решение, несомненно, было бы получено раньше Крика и Уотсона {596}.
В 1972 г. году, когда Уилкинсу показали записи Франклин к докладу 21 ноября, в которых определенно говорилось о возможности спиральной структуры ДНК, он слукавил: «Лично мне помнится, что Франклин ничего не сказала о спиралях, но утверждать я не могу. Мне кажется, не в ее характере было представлять в устном докладе мысли из черновиков» {597}. В 1976 г. Уилкинс оправдывался так: «В то время было мало возможностей для обмена информацией. К сожалению, Розалинд не ставила нас в известность о своих успехах, помимо свидетельств того, что ДНК не может быть спиральной» {598}.
В конце концов на страницах его воспоминаний, изданных в 2003 г., сложился успокоительный для него самого вариант: «Совершенно не помню, чтобы она говорила о спиральных структурах, и Джим Уотсон тоже». Он бездоказательно предположил, что Франклин возражала против спирали, чтобы избежать сотрудничества – и соавторства – с Уилкинсом и Стоуксом: «Чтобы обеспечить себе независимость, она в докладе исключила те свои материалы, которые имели отношение к спиральной структуре» {599}.
Видеозаписи коллоквиума не существует, и никто из присутствовавших на нем не смог точно вспомнить, что говорилось в тот вечер. Однако представляется весьма вероятным, что Розалинд Франклин, как всякий ученый, готовящийся докладывать о своем исследовании на важной конференции, в своем выступлении использовала заготовленные записи. В 1976 г. Александр Стоукс, который сам смутно помнил тот вечер, согласился с тем, что она озвучила написанное в заметках {600}. Неужели Франклин, в высшей степени ответственно относящаяся к фактам, могла умолчать о ключевых и притом ценой большого труда полученных экспериментальных данных, тем более выступая перед своим начальником и мужчинами, которых она считала настроенными враждебно? Итак, что же такое было в докладе Франклин, что, произнесенное вслух, вызвало сумятицу?
К счастью, архивариусы Черчилль-колледжа Кембриджского университета сохранили и оцифровали все ее тетради и отдельные листы бумаги с записями, документирующими протоколы экспериментов, аналитические данные, вычисления и сделанные по ходу дела умозаключения за каждый день ее работы в Королевском колледже. В архиве имеется несколько пожелтевших листов, озаглавленных «Коллоквиум ноябрь 1951», они скреплены с еще шестью страницами набросков и математических формул, сделанных ею для себя. Эти записи, наряду с отчетом Франклин о ходе работ за 1951/52 год, раскрывают совершенно другую историю, нежели рассказы Уотсона и Уилкинса об отрицании ею спиральной структуры.
Многие из этих заметок написаны от руки. Некоторые, видимо, во время доклада служили Розалинд краткими напоминаниями, чтобы взглянуть на них перед тем, как говорить смотря в зал. По ним разбросаны характерные для Франклин призывы к осторожности с выводами и необходимости в дополнительных данных. Она подчеркивала, что нужны более четкие изображения, более высококачественные волокна ДНК и большее мастерство в обращении с камерой и образцами ДНК. Есть и пометки «показать фото» в тех местах доклада, где она намеревалась продемонстрировать изображения на экране, находившемся у нее за спиной {601}.
Из сказанного Франклин в тот вечер Уотсон заключил, что «Рози считала свое выступление предварительным отчетом», и в результате пренебрег ее результатами. То, что данные, представленные в докладе Розалинд, носят предварительный характер, было очевидно. Она занималась исследованием ДНК лишь около