Несколько часов спустя Уилкинс отправил Крику послание, написанное от руки в момент, когда разгневанный Джон Рэндалл не дышал ему в затылок. Второе письмо намного более показательно в отношении характера их долгой дружбы и советов Уилкинса по урегулированию неловкой ситуации:
Пишу, только чтобы рассказать, насколько мне все это осточертело, как погано я из-за всего этого себя чувствую и насколько дружески я настроен (даже если кажется, что это не так). Мы очутились между силами, способными растереть нас всех в мелкие кусочки. Что касается ваших интересов, я от всей души советую пойти на некоторые жертвы в плане посягательства на идеи в этой связи. Вы и сами поймете, какая поднялась буря, когда я скажу, что мне пришлось удерживать Рэндалла от намерения послать Брэггу письмо с жалобами на ваши поступки. Незачем и говорить, что я сумел его остановить, но, если хотите сохранить мир с Брэггом, было бы, пожалуй, намного важнее заткнуться и развивать тему тихого прилежного работника, который никогда не создает «ситуации», и тем самым утвердить за собой все заслуги за ваши превосходные идеи ценой добрых отношений. Как видите, я действительно немного теряюсь, когда вы проникаетесь слишком большим интересом ко всему важному; и я говорю «теряюсь» не для красного словца – я сейчас практически не способен ни к какому логическому мышлению по поводу полинуклеотидных цепей и всего прочего. А бедный Джим – позвольте мне пролить крокодилову, и очень смущенную, слезу? Передаю ему наилучшие пожелания, и приветы, и дружеские пожелания вам обоим, и, если у вас все-таки появятся какие-либо дурные чувства по поводу роли, которую мне пришлось сыграть, я надеюсь, вы мне об этом скажете! Джону тоже привет! {717}
Через два дня, 13 декабря, Крик отправил Уилкинсу следующее «милое» письмо:
Пишу совсем коротко, только чтобы поблагодарить вас за письмо и попытаться приободрить. Мы считаем, что лучшее, что мы можем сделать, чтобы прояснить ситуацию, – это отправить вам письмо, изложив в нем в мягкой форме нашу точку зрения. Это займет день-другой, и я надеюсь, вы простите нам эту задержку. Прошу вас, не беспокойтесь об этом, поскольку все мы согласны, что нам необходимо прийти к дружескому соглашению. Между тем позвольте мне обратить ваше внимание на то, в каком благоприятном положении вы находитесь. Чрезвычайно вероятно, что в самом скором времени вы и ваше подразделение окончательно решите одну из ключевых проблем молекулярной структуры биологического вещества. Тем самым вы откроете двери к решению многих принципиальных задач в биологии. Взбодритесь и поверьте, что, даже если мы дали вам под дых, это было по-дружески. Мы надеемся, что наше разбойничье вторжение по крайней мере сплотит вашу группу в единый фронт! {718}
Благополучно вернув себе тему ДНК, Уилкинс упустил положение, которое, возможно, позволило бы ему первым открыть двойную спираль. После поездки в Кембридж, когда он сидел у себя в кабинете в несколько угнетенном состоянии, пришла Франклин кое-что обсудить. Уилкинс удивился, ведь они напрямую не общались с тех пор, как он и Стоукс бежали от ее «вспышки». Убедившись, что это ему не снится, он предложил Розалинд сесть, и она стала говорить о замеченной ею новой В-конфигурации ДНК. Это была та форма, которую Стоукс и Уилкинс сочли спиральной. Франклин сообщила, что относительные интенсивности линий свидетельствуют, что в молекуле ДНК имеется два сгущения вещества, разделенные тремя восьмыми периода повторяемости вдоль оси. Уилкинс с удивлением смотрел на ее рисунок. К сожалению, ни он, ни Франклин не поняли, что это означает. Опять-таки это была для них потрясающая возможность сотрудничества, которая была утрачена почти так же быстро, как и появилась. Следующие полвека Уилкинс пытался объяснить, почему они не увидели, что два скопления вещества, разделенные тремя восьмыми периода повторяемости вдоль волокна, представляют две скрученные в спираль цепи ДНК {719}. В тот момент, однако, Уилкинс все еще был в плену идеи о трехцепочечной структуре. Он не видел следующего шага, хотя ответ был в прямом смысле у него перед глазами {720}. Фрэнсис Крик обоснованно не верил, что Уилкинс так близко подошел к разгадке ДНК: «У него было столько же информации, сколько у нас, а теперь он говорит, что уловил суть статьи Чаргаффа, но это ерунда. Может, он и скользнул по сути взглядом, но он ее не увидел, вот и все» {721}.
Мораторий на работы по ДНК в Кембридже был спущен сверху: от Брэгга к Перуцу, от него к Джону Кендрю и, наконец, достиг Уотсона и Крика. Крику велели «знать свой шесток» и доделывать диссертацию, а Уотсона направили на исследования вируса табачной мозаики, названного так потому, что листья зараженных им растений табака покрываются зелеными и желтыми пятнышками {722}. Этот вирус, геном которого представлен одноцепочечной РНК, активно изучали не только из-за того, что он причинял значительный ущерб табачной промышленности: большой интерес вызывал механизм его проникновения в клетку-хозяина и подчинения себе ее аппарата размножения {723}.
После отповеди Франклин Уотсон был вынужден признать, что его модель тройной спирали негодная. Брэгг еще сильнее остудил его пыл, велев отправить шарики, стерженьки, скрепки и прочие детали, из которых они с Криком собрали свою шаткую конструкцию, Уилкинсу в Королевский колледж. Между тем раздор между Уилкинсом и Франклин лишь усилился после их поездки в Кембридж. «Вместо того чтобы заниматься моделированием под руководством Мориса, – пошутил Уотсон, – она предпочла бы закрутить медную проволоку вокруг его шеи» {724}. Почти шесть месяцев детали «конструктора» валялись в мятой картонной коробке в дальнем закоулке биофизической империи Королевского колледжа. В июне 1952 г. Уилкинс поинтересовался, не хотят ли Уотсон и Крик получить «набор для моделирования» обратно, и они его забрали {725}.
Джеймс Уотсон совершенно не собирался отказываться от задачи всей своей жизни. На его счастье, Джон Кендрю не пытался возродить его интерес к миоглобину, полагая, что запрет Брэгга заниматься ДНК не стоит того, чтобы о нем думать {726}. В лаборатории Уотсон делал вид, что возится с вирусом табачной мозаики, который называл идеальной маскировкой своего интереса к ДНК {727}. Темной и промозглой кембриджской зимой он потихоньку подучивал теоретическую химию и штудировал журналы по генетике в надежде найти какую-нибудь нужную информацию о ДНК {728}.
Его первый семестр в Кембридже завершался, приближалось Рождество, и Крик сделал ему подарок – второй экземпляр книги Лайнуса Полинга «Природа химической связи», которую им удалось несколько недель назад откопать в магазине Blackwell's в Оксфорде, с дарственной надписью «Джиму от Фрэнсиса – Рождество'51». Листая шедевр Полинга, Уотсон надеялся все-таки отыскать подсказки и «взломать» ДНК. Убежденный атеист, он оценил подарок Крика: «От пережитков христианства определенно есть польза» {729}.
После Рождества 1951 г. Уотсону и Крику едва не подрезали крылья. Брэгг по-прежнему был в таком гневе из-за фиаско с тройной спиралью, что по окончании праздников развернул бурную деятельность, чтобы указать Крику на дверь. 18 января 1952 г. он написал конфиденциальное письмо физиологу Арчибальду Хиллу, изучавшему мышечную деятельность, который несколькими годами ранее взял Крика на работу в Кембридж. Целью этого послания было изгнать Крика из Кавендишской лаборатории:
Здесь, в команде Перуца, работает один молодой человек, которого я какое-то время считал вашим протеже, занявшимся биофизикой по вашему совету. Это Крик. Он меня беспокоит, и, если ваш интерес к нему не был мимолетным, я хотел бы проконсультироваться с вами по его поводу. Он здесь работает над диссертацией, хотя ему 35 лет, но прежде его попыткам мешала война. Меня тревожит, что его практически невозможно заставить заниматься каким-либо постоянным делом, и я сомневаюсь, что он собрал достаточно материала для диссертации, которую должен защитить в этом году. Тем не менее он решительно настроен только на исследовательскую работу и жаждет здесь остаться. У него жена и семья, и ему следовало бы искать место. Мне кажется, что он переоценивает свои способности исследователя и вряд ли может получить работу, не связанную ни с какими другими обязанностями. Заинтересованы ли вы в его карьере настолько, чтобы ее обсудить? Я был бы