Осенью 1952 г. Джеймс Уотсон, квартировавший в дальней комнате крохотного домика супругов Кендрю почти год и, конечно, стремившийся зажить независимо, взялся за решение жилищного вопроса.
Поздней осенью администратор и секретарь научно-исследовательского совета Кембриджского университета Л. Харви зарегистрировал и утвердил Уотсона как аспиранта на 1952/53 академический год под руководством доктора Дж. Кендрю {911}. Это означало, что Уотсон получал право жить в помещениях колледжа. Вслед за Дарвином, Ньютоном, Резерфордом и многими другими прославленными кембриджцами Джеймс Дьюи Уотсон официально стал обитателем университета.
Больше года Уотсон разузнавал в различных колледжах, не получится ли там поселиться. Сначала казалось, что подойдет Колледж Иисуса, поскольку по сравнению с такими крупными, более престижными и богатыми колледжами, как Тринити или Королевский, там было меньше аспирантов, а значит, больше шансов {912}. Но оказалось, что Колледж Иисуса заполнен шумными студентами, а немногочисленным аспирантам комнаты для проживания не предоставляют. Уотсон благоразумно решил отказаться от этого варианта {913}.
Осенью 1951 г. Макс Перуц заручился помощью старшего преподавателя Клэр-колледжа Николаса Хаммонда – видного специалиста по культуре Древней Греции, героя Второй мировой войны. Благодаря этому Уотсона зачислили в Клэр-колледж как аспиранта, так что он получил право там столоваться. К сожалению, эти трапезы были слишком короткими и не оставляли времени для общения, к тому же еда была неважной: виндзорский суп, жилистое мясо и жирный пудинг {914}.
Через год ему предоставили для проживания двухместный «номер» 5 по лестнице R в недавно построенном здании Мемориального двора Клэр-колледжа {915}. 8 октября 1952 г. он написал сестре: «Теперь я живу в колледже и очень этим доволен. Мои комнаты приятно просторны, но довольно унылые. Однако я надеюсь с помощью Одиль их оживить» {916}. В «Двойной спирали» Уотсон признался, что это жилье было получено хитростью с зачислением в аспирантуру Клэр-колледжа: «Работать над еще одной диссертацией было бессмыслицей, но только благодаря этой уловке я мог рассчитывать на комнату в колледже. Клэр оказался неожиданно удачным выбором. Мало того что он стоит на берегу реки и есть прекрасный сад – в этом колледже, как я позднее узнал, хорошо относятся к американцам» {917}.
Мог ли Уотсон не полюбить свое новое пристанище? Обретенное жилье было доступным по цене и в то же время престижным. Особенно приятна была дорога на работу, в сущности, прогулка, занимавшая всего минут десять: сначала по Квинс-роуд, затем между Феллоуз-Гарден за Королевским колледжем и по мосту через реку Кем. Дальше по утоптанной тропинке между садами Клэр-колледжа, через Старый двор и вниз по узкой дорожке вдоль Гонвилл-энд-Киз-колледжа и здания сената, еще три раза повернуть направо – на величественную Кингз-парад, оттуда на Бенет-стрит и, наконец, на Фри-Скул-лейн – вот и Кавендишская лаборатория.
Пища в столовой Клэр-колледжа оставалась невкусной, и, как многие американцы, непривычные к традициям послевоенной Британии, Уотсон жаловался, что все переварено. Великолепие «трапезной», где стены были обшиты деревянными панелями, а потолок с хрустальной люстрой напоминал крышку ларца, не сглаживало впечатление от здешнего убогого меню. 18 октября он написал сестре: «Еда в Клэр по-прежнему невозможна, и я часто питаюсь в Союзе англоговорящих. Кроме того, я перекусываю в своей квартирке в колледже, поскольку к 12 ночи успеваю сильно проголодаться. К моему удивлению, оказалось, что я способен сделать себе чай» {918}.
Почти каждое утро он сидел за потертой стойкой в кафе Whim на Тринити-стрит, которое открывалось по будням в восемь утра (а по воскресеньям в десять); завтрак там подавали позже, чем в столовой колледжа {919}. За три шиллинга шесть пенсов он получал полный английский завтрак (яичница, свиная кровяная колбаса, бекон, печеная фасоль, тост, мармелад и чай) – сытно и дешево {920}. Расправляясь с едой, он читал газеты, предпочитая The Times, а не более консервативные The Тelegraph и The News Chronicle, которые были популярны у обитателей Тринити-колледжа, после чего отправлялся в Кавендишскую лабораторию {921}.
В пабе Eagle, где Джеймс встречался с Криком, было дороже, но беседы за столом оказались очень важны для их сотрудничества. Если стремиться избежать ужасной пищи в Клэр-колледже, то имелись более приятные места, скажем ресторан Тhe Arts или отель Bath, но оба слишком дорогие, чтобы обедать там каждый день. Когда Уотсону надоел Союз англоговорящих, он стал пользоваться гостеприимством Одиль и Фрэнсиса Крик или иногда супругов Кендрю, но это не могло длиться бесконечно {922}. В конце концов он зачастил в самые дешевые заведения общественного питания – индийские, где подавали карри, и греческие с их вечно жирными ложками {923}.
В итоге хрупкая пищеварительная система Джеймса совершенно расшаталась. Его нежный желудок терпел до начала ноября, но затем сильные боли стали мучить почти каждый вечер. Домашние средства вроде молока с содой почти не облегчали симптомы. Пришлось обратиться к врачу кембриджской выучки, принимавшему на Тринити-стрит. После записи в холодной приемной его провели в тесную смотровую, где эскулап стал мять, простукивать и прощупывать живот, смущая вопросами о стуле и степени газообразования. Наконец Уотсону вручили рецепт, по которому в аптеке ему дали большую бутыль с белой жидкостью, чтобы принимать после еды. Вообще-то на это средство и не нужно было рецепта с подписью врача – это была всего лишь водная суспензия гидроксида магния, приправленная сахаром и мятным маслом, которая оказывает антацидное действие {924}.
Белая жидкость как будто помогла, но, поскольку Уотсон питался по-прежнему, через две недели, когда лекарство закончилось, симптомы вернулись. Как нередко бывает вдали от родного дома, Уотсон переоценил тяжесть своего состояния, заподозрив язву желудка, камни в желчном пузыре и еще более страшные болезни. Он снова пошел к врачу, но тот, едва взглянув на пациента, нацарапал еще один рецепт на то же средство и велел отказаться от острого и жирного вроде индийской курицы-тандури, греческого гироса и пирога со шпинатом и сыром.
Покинув кабинет врача, Уотсон поехал на велосипеде к дому, только что купленному четой Крик на Португал-плейс – кривой улочке с булыжной мостовой, вдоль которой выстроились узкие дома с неровными деревянными полами и мраморными каминами. Джеймс надеялся, что болтовня с Одиль поможет забыть о желудке {925}. Сначала они перемыли косточки Питеру Полингу, который был поглощен молодой датчанкой Ниной, помогавшей в доме Макса Перуца по хозяйству с целью изучения языка. Эта тема не успокоила боли Уотсона, и Одиль предложила обсудить фешенебельный пансион на Скруп-террас, принадлежавший француженке Камилле Приор, которую все знали и звали Поп. Эта предприимчивая профессорская вдова обожала устраивать всевозможные театральные и музыкальные мероприятия {926}. Чтобы свести концы с концами, она сдавала комнаты и преподавала английский язык девушкам-иностранкам, приезжавшим в Кембридж в поисках работы. Уотсон не стремился учить французский, но заинтересовался возможностью приглянуться Поп и попасть на ее знаменитые коктейльные вечеринки. Одиль пообещала позвонить ей и узнать, можно ли договориться об уроках. Перспектива познакомиться с новыми «объектами» очень обрадовала недужного Уотсона, и он пустился на своем велосипеде к себе в Клэр-колледж {927}.
Однако несварение заставляло Джеймса целыми днями оставаться в своем «номере», где он топил углем камин, натягивал одеяло на голову и погружался в размышления о ДНК. В помещении было необычайно зябко из-за очень холодного воздушного фронта, накрывшего бо́льшую часть Англии в начале декабря. Непогоду усугублял удушливый сернистый смог, возникавший из-за того, что в Британии для отопления использовали почти исключительно уголь {928}. Как-то раз у камина он в полудреме раздумывал, каким образом несколько цепей ДНК могли бы сплетаться так, чтобы это было красиво и желательно научно. В помощь ему у кровати высилась гора учебников, журналов и оттисков статей, в которых так или иначе рассматривалась взаимосвязь ДНК, РНК и синтеза белков {929}.
Оставалось еще пять лет до того, как Фрэнсис Крик сформулирует центральную догму молекулярной биологии о функции генов, описывающую, как в ядре клетки информация, закодированная в последовательности нуклеотидов ДНК, копируется с образованием РНК при помощи специальных ферментов транскрипции, а затем в цитоплазме клетки по этой РНК происходит трансляция – синтезируется соответствующая последовательность аминокислотных остатков, образующая белок {930}. Но уже в начале декабря 1952 г. Джеймс Уотсон записал кратко эту «формулу»: ДНК → РНК →