Когда Джеймс Уотсон увидел рентгенограмму № 51, у него в мозгу словно рухнула плотина. Одного взгляда на прекрасный, четкий снимок ему хватило, чтобы выйти на дорогу к научной славе. «Если бы я об этом знал, – с прискорбием заметил Уилкинс, – то, вероятно, не стал бы ему показывать» {1003}. В 2018 г. Дженифер Глинн назвала весьма неубедительными многочисленные попытки Уилкинса все объяснить: «Должно быть, тяжело быть Уилкинсом. Он провел пятьдесят лет, пытаясь оправдаться за случившееся» {1004}.
С тех пор участники описываемых событий, ученые и историки пытались разрешить нравственную дилемму, которую создал Уилкинс, без разрешения передав данные Франклин Уотсону. Рискуя впасть в упрощенчество, попробуем, однако, исходить из двух очевидных отправных точек: во-первых, из представлений об авторском или научном приоритете в 1953 г., во-вторых, из современных норм научного поиска, по которым обязательно заручиться согласием автора на то, чтобы показать его результаты явному конкуренту. Таким образом, принципиально понять, о чем думали Уилкинс, Уотсон и Крик, совершая этот поступок, а затем пытаясь его оправдать.
В конце концов, Розалинд Франклин находилась всего в нескольких шагах по коридору, когда Уилкинс тайком показал Уотсону рентгенограмму № 51. Независимо от того, как Франклин и Уотсон общались несколько минут назад, да и раньше, что мешало Уилкинсу крикнуть: «Розалинд, я покажу ваш снимок Джиму, ладно?» А вышло неладно. По всем нравственным нормам необходимо было согласие Франклин, а Уилкинс, показав Уотсону ее данные без разрешения, по сути, похитил их.
Вдоволь налюбовавшись на снимок, Уотсон и Уилкинс отправились из Королевского колледжа в Сохо обедать. Уотсон, очень боявшийся, что Полинг откроет структуру ДНК, заявил Уилкинсу, что просто смеяться над предложенной Полингом тройной спиралью – не вариант. Побывав в Калифорнийском технологическом институте, он знал, что на Полинга работает большая группа сотрудников; следовало ожидать, что им скоро будет поручено сделать хорошие рентгенограммы и на них, без сомнения, будут свидетельства спиральной структуры В-ДНК. Тогда игра будет окончена {1005}.
Однако, несмотря на уговоры Уотсона, Уилкинс не хотел ничего предпринимать до тех пор, пока Розалинд Франклин не уйдет из его лаборатории в Беркбек-колледж. Он хладнокровно заявил Уотсону, что несравненно важнее следовать своему научному чутью, чем кидаться сломя голову за всякой безумной идеей. Когда официант принес заказанное, Уилкинс заметил: «Если бы мы могли сойтись во взглядах на то, куда движется наука, все задачи были бы решены и нам осталось бы только податься в инженеры или врачи» {1006}.
Уилкинс тянул с ответом, наконец призвал взяться за еду, пока все не остыло, и разговор увял. Но, по крайней мере, он признал, что считает правильным решение Франклин поместить азотистые основания внутрь спирали, а сахаро-фосфатный остов – снаружи. Это не развеяло скепсис Уотсона: «Ее данные пока что были недоступны для нас с Фрэнсисом» {1007}.
Уотсон надеялся, что послеобеденный кофе встряхнет Уилкинса, но нет. Они прикончили бутылку шабли, и стремление получить надежные данные отпустило Уотсона. Выйдя из ресторана, они двинулись по Оксфорд-стрит. Единственное, что Уилкинс сообщил Уотсону, прежде чем пойти домой, – что он мечтает перебраться в не столь мрачную квартиру в более спокойном районе {1008}. Они распрощались, и Уотсон отправился на вокзал Кингз-Кросс.
Перед тем как сесть в поезд, он купил свежий номер газеты The Times, чтобы почитать в дороге. Пока поезд двигался к Кембриджу, достал карандаш и на полях газетного листа с кроссвордом зарисовал по памяти рентгенограмму Розалинд Франклин, которая досталась ей мастерством, тяжелым трудом, радиационным облучением и всеми теми испытаниями, которые выпадают на долю женщины, вынужденной играть в «мужские игры». Когда Джеймс закончил приблизительный набросок дифракционной картины В-ДНК, это была уже его картина. Разглядывая ее, он размышлял, строить ли новую двухцепочечную модель или еще одну трехцепочечную. Возможно, на него временно подействовали сомнения Уилкинса в двухцепочечности ДНК. За обедом Уотсон выразил желание иметь более точные оценки содержания воды и плотности молекулы, чтобы выбрать тот или другой вариант, но Уилкинс склонялся в пользу трех цепей.
Погрузившись в созерцание своего рисунка, Уотсон потерял счет времени. Сигнальный свисток и крик кондуктора: «Кембридж! Поезд прибывает на станцию Кембридж!» – выдернули его из мыслительного транса. Он сорвался с места, выскочил из вагона, взял свой велосипед со стоянки у входа на станцию и покатил к Клэр-колледжу. По пути он обдумывал численные данные, воображал спирально-симметричные структуры и нервничал при мысли о возможности вновь потерпеть неудачу, как было с трехцепочечной моделью больше года тому назад. В Клэр-колледж он добрался так поздно, что пришлось перелезать через ограду {1009}.
Где-то между облачением в пижаму и чисткой зубов Уотсон решил игнорировать мнение Уилкинса, отдававшего предпочтение трехцепочечной модели, и сосредоточился на двухцепочечной конфигурации. Засыпая, он представлял, как расскажет Фрэнсису Крику о том, что видел в Королевском колледже, а затем убедит его, что ДНК имеет структуру двойной спирали. «Фрэнсису придется согласиться, – уверил он себя. – Он, хотя и физик, должен знать, что важным биологическим объектам свойственна парность» {1010}.
[24]
Наутро
Конечно, Розалинд решила бы эту задачу. Морис не справился бы, но для Розалинд это было лишь вопросом времени… дело в том, что Морис не отличается выдающимся талантом. Если ей чего и не хватало, так это интуиции… или же доверия к ней. К тому же она не знала биологии. Это ее тормозило. У нее не было биологического чутья. ‹…› И я не понимаю, в чем вклад Мориса. Он даже не понимал ее рентгенограмм. Сейчас он говорит, что понимал, но нет. ‹…› Морис утверждает, что Розалинд получила В-форму случайно, но я говорил ему, что сам он не сумел обеспечить себе подобной случайности… вся суть в том, чтобы разработать обоснованные и умные эксперименты – предсказать результаты невозможно, иначе это не эксперимент, но успешного результата не получить, если постановка эксперимента не позволяет его добиться.
ФРЭНСИС КРИК {1011}Рози, конечно, не давала нам этих данных. Собственно говоря, в Королевском колледже никто не подозревал, что они у нас есть.
ДЖЕЙМС УОТСОН {1012}На следующее утро, 31 января, Джеймс Уотсон проснулся рано. Наспех одевшись, побежал в столовую Клэр-колледжа, чтобы проглотить овсянку и чай, после чего устремился в Кавендишскую лабораторию. Ворвавшись в кабинет Макса Перуца, он даже не обратил внимания на Брэгга, штудировавшего в углу журнал. Брэгг уже был по горло сыт выходками Уотсона и с нетерпением ждал того дня, когда можно будет наконец выкинуть назойливого американца из головы. Крик еще не пришел. По субботам он являлся в лабораторию довольно поздно и сейчас, скорее всего, еще нежился в постели, читая газеты.
Уотсону не терпелось поделиться тем, что он узнал и придумал накануне. В потоке его речи все время повторялись слова «форма В, форма А», но ни Брэгг, ни Перуц, особо не интересовавшиеся ДНК, не могли взять в толк, о чем он твердит. Перуц изучал белки. Брэгг, хотя и был одним из основоположников рентгеновской кристаллографии, большую часть своей карьеры занимался неорганическими веществами – металлами, минералами – и не имел фундаментальной подготовки в области биологии, тем более не следил за развитием генетики. «Он явно не придавал ДНК и сотой доли той важности, какую усматривал в структуре металлов, с таким удовольствием моделируемой им на мыльных пузырях. Сэр Лоуренс с величайшим наслаждением показывал свой весьма искусно снятый фильм о том, как пузыри сталкиваются друг с другом» {1013}.
Уотсон подошел к доске, исписанной Перуцем, быстро стер его формулы и по памяти изобразил «мальтийский крест» с рентгенограммы № 51 Розалинд Франклин. Брэгг засыпал его вопросами. Джеймс отвечал с энтузиазмом – наконец-то ему удалось всецело завладеть вниманием профессора. Затем он, памятуя о неудаче группы Брэгга со структурой белков, намеренно заговорил о Полинге в том смысле, что он может еще раз взяться за ДНК, а в Кавендишской лаборатории теряют время. И, куя железо, пока горячо, попросил разрешения на изготовление в мастерской набора деталей, изображающих пурины и пиримидины, чтобы строить модель ДНК {1014}.
Эта его речь должна была послужить катализатором для реакции Брэгга, который, конечно, страдал из-за того, что Полинг обошел его со своей α-спиралью; кроме