– Братишка, прошу тебя, если ты слышишь, помоги! – зашептала в отчаянии Варя.
Резкий хлопок заставил друзей вздрогнуть. Боязливо обернувшись, они уставились в пустоту. Варя первой заметила небольшую книжицу на полу, что раскрылась ровно посредине. Спешно подобрав самодельный переплет, она зачитала вслух:
«Пятого дня восьмого месяца заболела жена Василия Каланчи. Настоятелем было велено ослабить ее боли молитвой да растираниями. Тщетно. На несчастной живого места не было. Переломаны кости, на шее следы удушения. Сам Каланча велел молчать. Предлагал деньги. Я не стал брать грех на душу, отказался!»
Ниже располагалась еще одна заметка:
«Шестого дня восьмого месяца жена Каланчи испустила дух. Отпевать не велено. В деревне пошел слух, что промышляла она колдовством. Настоятель монастыря велел молчать об увечьях, что я своими глазами видел. Женщину схоронили по-дикарски, под деревом, без молитвы».
– Что это?! – насторожился Туманов.
– Господи… Кажется, это что-то вроде местной летописи, – качала головой Варя. – Он убил ее! Каланча убил Аиду и купил молчание деревенских! Он выдумал всю историю, чтобы избежать наказания!
Двери библиотеки задрожали. Незримое усилие заставило их трещать и скрипеть петлями. В любую секунду беспокойный дух мог прорвать хлипкую оборону.
– Это конец, нам конец! – лихорадочно зашептал Костя, закрывая лицо ладонями.
– Нет уж! Так не должно было случиться! – яростно выпалила Чернова. – Аида, нам жаль! Мы заблуждались! – надрывалась девушка под несмолкающий хруст дерева. – Но еще не поздно все исправить! Люди узнают правду! Позволь нам обличить твоего убийцу!
– Я – твой потомок! Плоть от плоти твоей! – неожиданно взорвался Аяз. – Пощади нас и позволь искупить вину! Молю!
Звуки штурма внезапно оборвались. Звенящая тишина вернулась в коридоры обители. Ведьма сгинула. Отдышавшись и поправив растрепавшиеся волосы, Чернова резко двинулась в сторону выхода.
– Ты чего?! Постой! – вскрикнул Туманов, наблюдая, как девушка убирает задвижку.
– Нам нечего бояться! Аида – не зло, она – униженная женщина, что искала возмездия. Мир узнает о ее печальной судьбе… Богом клянусь, узнает!
– Но как?! – Абдулаев вновь задышал полной грудью.
– У меня есть друг. Он писатель. – Девушка уверенно вышла в холл и обернулась. – Он расскажет правду. Увековечит ее в книге. Кто знает: вдруг это поможет очередной несчастной сбежать от мучителя, прежде чем он сомкнет смертельные объятия на ее шее! – с надеждой произнесла Чернова и скрылась во тьме коридора.
Всеголод
Я никогда не верил в Бога, нет. Возможно, потому, что детство мое пришлось на период безнадежно мрачный. Ужасы «лихих», как теперь принято говорить, девяностых мешали поверить в абсолют добра и справедливости, что обитает где-то там, в границах тропосферы, и по-отечески нежно глядит на нас сверху вниз. Ветераны, торгующие медалями у входа в метро, стаи тощих собак и ботинки, что вот уже два сезона как малы. Нет-нет-нет, в том пыльном, пропахшем луком и карбидом времени святости было ни на грамм! Особенно во всем, что касалось еды…
Не могу сказать, что мы голодали буквально, – обмороков на моей памяти не случалось. Но отчетливо помню, с какой жадностью смотрел на сладкое, выпечку, сосиски и лимонад. Блуждая с матерью в лабиринтах магазина просрочки, я мечтал скупить буквально все. Ну и пусть конфеты в коробке покрылись налетом – эка невидаль! Таким лишь балованного европейца пугать, а русский человек на сроки годности не смотрит и благодаря этому берет шоколадную пасту Alisa со скидкой 70 %.
Впервые осознать, что нужда девяностых – это не шутка, пришлось еще ребенком. Если ничего не путаю, я тогда пошел во второй класс, а экономика в стране пошла под откос. Слово «дефолт» не откликалось в моей голове чем-то страшным, отнюдь! Я даже находил его красивым, повторял громогласно, пародируя Екатерину Андрееву. В один из дней даже пришел к матери с вопросом: «А что это, собственно, такое – дефолт?» Она безрадостно вздохнула и указала на сгорбленный полупустой мешок муки в коридоре.
В тот вечер мама пекла хлеб. Я радовался. Она плакала. По очереди мы протыкали буханку спичкой, чтобы понять степень готовности теста. Восьмилетнему мне и в голову не приходило, что все это – последняя ступень отчаяния, сойдя с которой падаешь в бездну под названием «нищета». Помню, как на следующее утро спросил маму, когда мы снова приготовим хлеб. Без тени улыбки она ответила: «Надеюсь, никогда». Я смиренно промолчал и решил впредь не докучать глупыми вопросами.
Лишь годы спустя я осознал подвиг матери и оценил уровень тревоги, с которым вынужденно существовали тогдашние взрослые. Не иметь возможности купить «Пшеничный» – показатель финансовых возможностей, вернее, их отсутствия. Но так жили все, а значит, и стесняться было нечего. Мы ели маргарин Rama, закатывая глаза от удовольствия. Из одного кубика Gallina Blanca готовили кастрюлю супа на всю семью. Водой из-под крана разбавляли химическую пыль под названием Yupi и были при этом абсолютно счастливы. Никто не думал о консервантах, стабилизаторах и прочих глутаматах натрия. Просто ели, что бог пошлет. Тот самый Бог, в существование которого я отказывался верить.
Но кто в таком случае помог мне совершить открытие в помощь миллионам людей? Не раньше и не позже, ровно за год до начала «голодопокалипсиса» я вывел формулу идеальной подкормки, разгоняющей процессы метаболизма у растений. На первых порах это дало +12 % к высоте колосьев у подопытной пшеницы. Тогда я понял, что вплотную подошел к тому, что обыватель назовет «прорывом».
Обезумевшим алхимиком я денно и нощно корпел над волшебным рецептом. Идеальные пропорции меди, кобальта, железа и никеля должны были превратиться в питательную суспензию, что повысит скорость роста зерновых культур. В теории это означало невиданное: вместо одного урожая собрать за лето целых два, а то и три! С такими объемами производства легко снизить стоимость зерна и доверху забить им хранилища.
Помимо всего прочего, уже тогда я понимал, что могу влиять на размеры колоса, растущего в лучах моей УФ-лампы. Коллеги-аспиранты не скупились на шутки, говорили, что в Чернобыле этот вопрос решили без всяких удобрений, но я лишь отмахивался: «Поживем – увидим!» Дело оставалось за малым: найти инвестора, что поверит в мое изобретение, состоятельного визионера или, на худой конец, богача-авантюриста.
Забавно, но все случилось даже раньше, чем я загадывал. В один прекрасный день на меня вышли серьезные люди, представители научно-технического центра «Патрон». Сначала я решил, что это розыгрыш, и бросил трубку, но звонок повторился. Мне предложили встретиться, а я, растерявшись, тотчас согласился. Когда же в виртуальный почтовый ящик упали билеты на «Сапсан», стало понятно: шутки кончились, а деваться уже некуда, да и незачем. Выпив двойную дозу противотревожного, я отправился в Питер. Как оказалось, навстречу судьбе.
Переговоры оказались недолгими. Меня, вчерашнего студента-мечтателя, взяли под крыло. Личная лаборатория, неограниченный бюджет и полная свобода действий –