Как удалось бежать маме?
Я нашел ее через два месяца после побега. Когда я был с партизанами, я спрашивал всех крестьян в округе о своей семье: жив ли кто-нибудь? Один сказал, что неподалеку прячется муж моей сестры. Я пошел туда, ожидая увидеть высокого мужчину, моего зятя, но это оказался «маленький человек», который весил всего 27 кг.
Этим «маленьким человеком» оказалась моя жена. Она была очень маленькой. Она сбежала, спрятавшись в стойле в соседнем сарае. Нацисты не нашли ее. Чудом она осталась жива. В партизанском лагере она стала главным поваром. Чудо! Вся ее семья была убита. Вся. Она одна выжила. Я взял ее на руки. Она была такая легкая.
Почему лидером был нееврей, притом что бо́льшая часть группы состояла из евреев?
Хорошо, что командиром был нееврей, потому что евреи жили в маленьких или больших городах. Они были портными, мясниками, дельцами; они не знали леса. Наш командир, как и другие неевреи, умел охотиться и сражаться. Он знал лес. Позже он нам не понадобился бы, но вначале он был нужен.
Чем вы занимались как партизаны?
Вначале мы мало чем занимались. Но однажды к нам пришел капитан из русского партизанского отряда, располагавшегося примерно в 20 милях от нас. Он сделал что-то не так, и его «наказали» тем, что отправили к евреям.
Этот капитан (Махмед-Меламед), который, как выяснилось позже, скрывал свое еврейство, рассказал нам, что, когда немцы вторглись в 1941 году, они оставили после себя груды огромных артиллерийских снарядов, которые капитан нашел и закопал. Каждый снаряд весил больше 100 фунтов и был наполнен порохом. С помощью этого пороха мы могли делать мины.
Меня и еще 20 человек назначили ответственными за эту задачу. Мы аккуратно разбирали снаряды, чтобы они не представляли опасности, складывали их в высокие бочки, разжигали под бочками костры и нагревали порох до жидкого состояния. Из этой жидкости мы делали мины.
Я выходил с небольшой группой людей, и мы устанавливали эти мины под железнодорожными путями, водозаборами, топливными базами, мостами и взрывали их. Весь день мы тихо сидели в лесу, а ночью выходили ставить мины. С немцами у нас почти не было непосредственных встреч, мы могли только замедлить их передвижение, взрывая поезда, идущие на русский фронт.
Еду мы получали от крестьян-неевреев, которым мы угрожали расстрелом, если они по доброй воле не дадут нам картошки, муки или соли. На войне надо быть осторожным. Человек озлоблен и немного безумен. Ради выживания приходится делать много всего неправильного.
Во времена подполья закона нет. Это похоже на американский Дикий Запад. Мы должны были брать продукты или оружие у крестьян. Приходилось использовать оружие, чтобы забрать еду, забрать сапоги.
У крестьян было достаточно еды и по три пары сапог, которые они, вероятно, сами украли у евреев. Поэтому нам приходилось применять силу, даже убивать некоторых, если они не отдавали, или сжигать их амбары. Большинство из них отдавали. Они очень удивлялись, когда видели евреев с оружием. Они боялись нас. Они отдавали.
Вот что мы делали более двух с половиной лет. Мы выживали.
Что произошло после того, как немцы отступили из вашего района (в конце 1944 – начале 1945 года)?
После войны я некоторое время работал на русских, но я хотел покинуть Россию и уехать в Израиль. Я любил русский народ, он спас много еврейских жизней во время войны. Они даже наградили меня медалью за героизм.
Я получил поддельные паспорта от «Бриха», израильского подполья, и начал свой путь в Палестину. Я никогда не забуду свой отъезд. Я сказал русскому офицеру, – возможно, он даже был евреем, – что я сражался за Россию, а теперь пришло время сражаться за свою собственную страну, за евреев.
Он пожал мне руку и пожелал всего хорошего, а потом сказал:
– Пухтик, иди с миром, но помни, что русский сапог – большой. Каблук России здесь, в Москве, но через 20 лет мысок может оказаться в Палестине.
Я этого никогда не забуду.
Мы с женой и ребенком поехали на поезде из Польши в Австрию.
Путешествие заняло больше месяца и само по себе заслуживает отдельного рассказа. Мы ехали как граждане Греции, и это была долгая и опасная поездка. [Как я понимаю, современный исход из России идет по аналогичному маршруту, по железной дороге на поезде «Шопен экспресс» из Варшавы в Вену, но он занимает по времени гораздо меньше месяца в пути.]
Из Вены мы отправились в американский лагерь для перемещенных лиц под Линцем. Там мы ждали возможности уехать в Израиль, но ждать пришлось долго, потому что действовала британская блокада и начиналась нелегальная алия. Моя жена была больна, и у меня был грудной ребенок, поэтому в «Хагане» нам сказали, что поездка будет для нас слишком опасна. Они брали только одиноких людей или бездетные семейные пары.
Тем временем мы познакомились с американским капитаном, который хорошо говорил по-русски. Он спросил меня, есть ли у меня родственники в Америке. Я сказал ему, что в Чикаго у меня есть брат, Моррис Портер. Американец попросил кого-то, кто собирался в Нью-Йорк, поместить мою фотографию в газете на идише «Дейли форвард».
Мой брат, увидев фотографию, связался с еврейскими властями и выслал мне деньги и билет на пароход. Я приехал в Америку в 1946 году: сначала в Чикаго, потом переехал в Милуоки. С тех пор я живу здесь.
Я все еще хочу жить в Израиле, но мои дети не женаты. Когда они женятся, я перееду в Израиль.
Как ты можешь после всего, что случилось с твоей семьей, все еще верить в Бога?
Я могу понять, если молодые люди больше не верят в Бога, но у меня есть причины не отказываться от своей веры. На самом деле я, в отличие от некоторых, сейчас верю в Бога даже больше, чем когда был моложе. Я видел, как происходят чудеса. Девяносто девять процентов времени моя жизнь висела на волоске! Вокруг меня летали пули, но ни одна не пронзила мое тело. Теперь я строгий ортодоксальный еврей. Я не работаю ни в шаббос, ни в еврейские праздники.
Теперь позволь мне задать тебе несколько вопросов о сегодняшнем поколении евреев. Во-первых, что ты думаешь о Лиге