Когда союзники взяли Германию, то обнаружили больше миллиона книг в замке Хунген, куда Розенерг перенес Франкфуртский институт по изучению еврейского вопроса. Книги целыми вагонами отправляли в библиотеки, не просматривая их содержимого.
Информации становилось слишком много, и я решила применить все, что у меня имелось, к делу, которое меня сюда привело: если все, что рассказывал Олег, было правдой, то книги, которые однажды принадлежали семье сеньора Фритц-Брионеса, могли быть где угодно. С чего же начать? Просто обыскать этот склад на предмет какой-нибудь книги, на которой сохранился бы экслибрис отца Жозефины? Но не может же быть, чтобы все было так просто. А если это было бы так, то за время работы здесь Олег наверняка и сам уже нашел бы несколько подходящих экземпляров.
– Сначала мне показалось, что это выходит за рамки моей компетенции, – признала я. – А теперь я думаю, что в принципе невозможно найти зацепки, ведущие к книгам, которые мне поручили найти. – Олег выдержал вежливую паузу, которой я воспользовалась, чтобы привести мысли в порядок. Мне не потребовалось много времени, чтобы прийти к единственному возможному выводу, учитывая обстоятельства. – Я благодарю тебя за уделенное время и интерес, Олег, но хочу сказать сеньору Фритц-Брионесу, что ухожу. Это не для меня.
Не дожидаясь ответа Олега, я обошла его и направилась обратно к лифту, который вернет меня во внешний мир, подальше от несбыточных мечтаний и невыполнимых миссий, вроде тех, что возложили на себя этот юноша и Себастьян. Увидев, как я ухожу, Олег не стал возражать, и, полагаю, моя решимость заставила его понять, что нет такого довода, который убедил бы меня остаться рядом с ним и ломать глаза в этом подвале.
Это не имело бы абсолютно никакого смысла.
17
Выйдя из библиотеки, я сделала глубокий вдох, чтобы избавиться от затхлого воздуха в легких. Привкус бумаги, чернил и пыли облепил мое нёбо, и пройдет еще немало времени, прежде чем он растворится, но должна признаться – меня это не слишком волновало. После столь долгого времени без работы мне было приятно снова почувствовать себя в своей стихии. Инстинктивно бросив взгляд на скамейку, где какое-то время назад сидел тот неприятный парень, я его не увидела. Я предположила, что он мог пойти домой или куда-нибудь еще, где его ждали. Вот и хорошо, сказала я себе. Мне совсем не хотелось снова сталкиваться ни с его агрессивными взглядами, ни с презрением, которое, казалось, вызывало у него мое присутствие.
Я бесцельно слонялась, оттягивая момент, чтобы позвонить Фритц-Брионесу и сообщить ему о своем отказе. Я попыталась мысленно составить список аргументов, которыми обосновала бы свое решение: что я не вижу у этой затеи никаких перспектив; что мне нечего делать в Берлине, в окружении целого арсенала бесхозных книг и рассказов, полных отчаяния и пессимизма; что я сожалею о неудобствах, которые могла ему создать.
Хотя мне было не свойственно так быстро опускать руки, я не видела другого выхода. У меня не было ничего, что доказывало бы тот факт, что библиотека дедушки Фритц-Брионеса находилась здесь или где-то еще. Все было бы по-другому, если бы мне дали список или еще что-нибудь, что помогло мне в поисках, но проблема в том, что меня еще и отправили в Берлин с пустыми руками.
Я могла бы позвонить Терезе Солана, чтобы спросить ее, какие шаги предприняло агентство Neoprisa и располагали ли они какой-нибудь информацией, которая помогла бы мне выполнить это задание, но это лишь подтвердило бы то, о чем она откровенно заявила мне тогда в кабинете: что я не подходила для этой работы и пригласить меня поучаствовать в этом расследовании было ошибкой.
И, разумеется, я не собиралась доставлять ей такого удовольствия.
Я брела, мысленно снова и снова возвращаясь в подвалы Центральной и Земельной библиотеки Берлина. В том, чем занимались Олег и Себастьян, было какое-то донкихотство: в первую очередь в их одержимости. Казалось, им было абсолютно наплевать, что их редкие успехи были лишь каплей в море. Они были убеждены, что их миссия – выше подобных рассуждений. Олег и Себастьян были мечтателями, что, впрочем, не казалось мне чем-то однозначно плохим. Просто мечты обычно затмевают рассудок и заставляют путать страсть со здравым смыслом.
Задумавшись об этом, я вышла на просторную площадь, окруженную роскошными зданиями. Самым примечательным из них был гигантский дом шириной с саму площадь, коричневатого оттенка и с колоннами, как в древнегреческом храме. На фасаде здания было написано «Юридический факультет», а через его огромные окна открывался вид на великолепную библиотеку, полную книг в ярких обложках.
Бебельплац – гласила табличка с адресом.
Я обратила внимание на группу людей, которые, стоя в центре площади, фотографировали что-то на земле. Подойдя достаточно близко, я увидела, что речь шла о чем-то вроде стеклянной панели, излучавшей беловатый свет, который освещал лица окруживших ее туристов.
Я подошла поближе, чтобы получше ее рассмотреть. Это было встроенное в землю окно, за которым находилась комната, вырытая прямо под тротуаром. Ее стены были уставлены книжными полками, такими ярко-белыми и однотипными, что было очевидно: они пусты.
– Эта работа, – услышала я мужской голос, – посвящена сожжению книг, которое нацисты устроили на этом самом месте одной майской ночью 1933 года.
Тип, который это сказал, стоял прямо у меня за спиной. Он говорил по-испански с узнаваемым аргентинским акцентом. Меня мгновенно пробрала дрожь, а в голове начали роиться малоприятные мысли: что кто-то проследил за мной, что я в полном одиночестве находилась сейчас в чужом городе, а этому незнакомцу только и нужно было, что со мной поразвлечься. Что я была в ужасной физической форме, поэтому если сейчас попытаюсь сбежать и заблужусь в лабиринте из прилегающих к площади улиц, то далеко не уйду. Все эти рассуждения едва ли заняли у меня десятую долю секунды, и еще столько же я потратила на то, чтобы обернуться на этого человека. У меня не