– Ну, так с чего мне начать?
Первым ответом, который пришел мне в голову, было сказать ей, чтобы она бросила эти глупости. Что мы не можем терять время, гоняясь за несбыточными мечтами. Впрочем, сейчас мы слишком увлеклись, чтобы довольствоваться малым.
– Ты просто ужасна, – проговорила я.
В ответ на мой комплимент сестра расхохоталась, и смех ее, наполнив трубку, заставил меня убрать телефон от уха.
– Я закину удочки и посмотрю, что получится разузнать, сестричка. Сообщу тебе, если что-нибудь найду.
Я оценила, что Марла не стала ждать, пока я недвусмысленно ее об этом попрошу. Поскольку она взяла инициативу на себя, то складывалось впечатление, что все это было ее идеей, и, что самое главное, это вынуждало меня к ней присоединиться, о чем она сама и поспешила мне напомнить.
– А ты, Грета, поедешь в Италию, чтобы встретиться с той женщиной.
Она произнесла это так, словно речь шла об объективном факте, об утверждении, не допускавшем ни малейших возражений. Мысленно пробежавшись по списку причин, по которым эта поездка была абсолютно бессмысленной, я решила озвучить одну из них, показавшуюся мне наиболее логичной:
– Я не говорю по-итальянски.
Это и правда было подводным камнем. Я не знала, будет ли старушка, с которой я намеревалась пообщаться, говорить по-испански или по-английски. Если я все-таки поеду в Рим, то мне придется прибегнуть к услугам переводчика, который помог бы мне ее расспросить.
– Хватит гнать, Грета. Это же итальянский, а не финский. Он больше похож на испанский, чем мы с тобой, а это о чем-то, да говорит.
28
Была уже полночь, когда Себастьян вышел из бара Rotbart.
Он был совершенно разочарован. Господин Шпильман не явился на встречу, что показалось ему абсолютно неслыханным, учитывая настойчивость и нетерпение, которые старик буквально излучал в каждом своем письме. И вот он застрял здесь, в Нойкельне, посреди ночи, с двумя «Пауланерами» внутри и четким ощущением, что его одурачили.
Самым странным было то, что ему не удавалось злиться. Он подумал, что через несколько часов получит сообщение, в котором Шпильман попросит у него прощения и назовет максимально логичную причину, по которой не смог прийти. У человека его возраста и с таким слабым здоровьем могла возникнуть тысяча причин, которые помешали бы ему выполнить свое обещание. Конечно, у него была и тысяча разных способов об этом предупредить, подумал Себастьян, но решил не придавать этому слишком большого значения.
Полный решимости оставить эту неудачу позади, Себастьян задумался, на каких видах транспорта можно было бы добраться домой. Воздух вокруг был настолько влажным, что, казалось, налипал на щеки. Себастьян прикинул, где находится ближайшая станция метро, и ускорил шаг, чтобы не попасть в неприятности.
Нойкельн выглядел пустынным. Еще несколько лет назад Себастьян не осмелился бы бродить по его улицам в столь поздний час. Но, к счастью, худшие времена района давно остались позади, и из одного из самых опасных и проблемных в Берлине он превратился в один из самых живописных. Полный вегетарианских ресторанов, хумус-баров и необычных заведений, манивших своей жизнерадостной и экстравагантной атмосферой, он стал настоящей меккой миллениалов. Именно поэтому Себастьян без колебаний свернул в переулок, чтобы сократить путь до станции Херманнштрассе.
В тот момент он даже не подозревал, что его кое-кто преследовал.
29
Стратос шел в нескольких метрах от Себастьяна, чтобы убедиться, что тот не замечает его присутствия. К счастью, ночь была холодной и ветреной, поэтому у него был достаточно убедительный повод, чтобы закутать лицо, не вызывая подозрений. Он чувствовал себя уверенно. Люди редко подозревают, что их кто-то преследует, особенно в тех случаях, когда не думают, что сделали что-то, чем это преследование можно было бы оправдать.
Увидев, как Себастьян сворачивает в переулок, Стратос понял, что его час настал. Перейдя на бег, он помчался за ним. Он не потрудился ступать помягче, поэтому звук его шагов, усилившийся из-за ночной тишины, заставил его жертву оборачиваться. Однако Стратос не дал мужчине шанса на большее.
Он вонзил лезвие кинжала ему в спину, на уровне почек. Этот молниеносный удар пронзил внутренности, мышцы и сухожилия с изяществом грузового поезда. Себастьян выдохнул со звуком «ах», и его голос растворился в ночи. Он умер еще до того, как упал на землю.
Стратос не стал бы тем, кем стал, если бы не вел себя осторожно. Именно поэтому, снова достав нож, он еще несколько раз воткнул его в бок и грудь этого мужчины, чтобы убедиться, что тот чудесным образом не выжил. Довольный результатом, он вытер клинок о куртку библиотекаря и взглянул на него при свете немногочисленных уличных фонарей, чтобы удостовериться, что там не осталось следов крови.
На двадцатисантиметровом лезвии поблескивал девиз «Meine Ehre heißt Treue», означавший «Моя честь – это верность» и символизировавший его убеждения. Маленькая свастика на рукоятке, окруженная лавровым венком и опиравшаяся на имперского орла, отбрасывала серебристые полосы в темноте.
Этот кинжал СС был реликвией. Национал-социалистическая партия вручала подобные всем членам Охранных отрядов. Иметь такой клинок было знаком отличия, а еще – верности. Их перестали выпускать в 1942 году, и хотя на рынке антиквариата и присутствовало множество копий и качественно выполненных подделок, за оригиналами, подобными этому, гонялись коллекционеры. Стратос всегда держал свой кинжал наточенным и готовым к работе. Он много раз задавался вопросом, сколько жизней унесло это оружие до того, как попасть к нему в руки, и хотя и не мог этого узнать, понимал, что клинок ни разу его не подвел. Он ему еще понадобится. Работа далека от завершения.
Отдаленный звук сирены выдернул его из размышлений. Спрятав кинжал, он схватил рюкзак Себастьяна и торопливо его обыскал. Обнаружив там «Фауста», он, не утруждая себя тем, чтобы осмотреть книгу, забрал ее. У него еще будет время этим заняться. Высыпав на землю содержимое рюкзака, он взял бумажник библиотекаря. Внутри не было ничего, кроме пары десятиевровых купюр, но он забрал и их. Идея заключалась в том, чтобы инсценировать нападение с ограблением: случайное преступление, в котором его точно не заподозрили бы. По крайней мере, в первое время.
После этого он исчез так же быстро, как и появился, и его тень слилась с густой темнотой, окутавшей Берлин.
30
Из-за дыма я почти ничего не вижу. Он напоминает плотный непроницаемый занавес, который