До этого момента я о нем даже не вспоминала. Возможно, это должно было меня расстроить, но сейчас я была слишком ошеломлена, чтобы задумываться о чем-то еще.
61
Огонь был беспощаден. Если какие-то книги и не сожрали языки пламени, то они пришли в негодность от вылитых на них пожарными тысяч литров воды, которые до сих пор образовывали лужи на тротуаре. Проход был перекрыт несколькими метрами сигнальной ленты, протянутой от одного края фасада до другого.
– Он был здесь.
Олег процедил эту фразу сквозь зубы, и каждое его слово было пропитано ненавистью, казалось, застрявшей где-то внутри. В его голосе появилась неожиданная жесткость, которой я раньше никогда не замечала. Единственный раз, когда я видела его таким напряженным, был в Риме, когда на нас чуть не напали те три дебила, и он встал между ними и мной, намереваясь защитить меня.
У меня возникло неприятное чувство, что я вдруг оказалась рядом с незнакомцем. Он перестал быть тем стеснительным и слегка нелюдимым библиотекарем, с которым я делила гостиницу и поездки, и превратился в парня, чьи черты лица загрубели, будто кусок глины, слишком долго пролежавший на солнце.
Кто же из них был настоящим Олегом? Какая из двух его манер поведения была не более чем маской?
Прежде чем мне удалось найти ответ, который бы меня устроил, мы присели на скамейку, с которой открывался хороший вид на книжный магазин. Олег не сводил глаз с обгоревшего помещения, словно мог разглядеть в его руинах что-то, что ускользало от простых смертных. Задумавшись, я попыталась представить, что ответила бы Марла, если бы я поделилась с ней своими сомнениями. Возможно, обесценила бы их и назвала бы меня параноиком. Сказала бы мне, что я вижу призраков там, где на самом деле нет ничего, кроме обыденности и рутины.
– Стратос вел бизнес с этим книготорговцем, – рассуждал Олег. – Когда тот рассказал ему об «Испанском Парнасе» и о том, что ты хотела бы с ним познакомиться, он понял, что его вот-вот разоблачат. Поэтому он решил покончить с ним и уничтожить все следы, которые помогли бы нам раскрыть его личность.
Он намекал на то, что мое вмешательство могло положить начало череде событий, кульминацией которых стал пожар в книжном магазине и, вероятно, смерть Хуана Мануэля. Я хотела ответить ему, что это несправедливо. Что нельзя так легкомысленно винить меня в том, что произошло. Тем не менее его лицо выражало такую решимость, что я поняла: я вряд ли смогу убедить его в обратном, так что не стала высказывать своих возражений.
– Он поджег магазин, чтобы замести следы, – предположил Олег.
– Сомневаюсь, что достаточно сжечь здание, чтобы скрыть улики. У полиции есть способы выследить кого угодно.
Он скривил губы в выражении, которого я сначала не могла понять, но в конце концов определила как улыбку. Самую потерянную и печальную из тех, что я когда-либо видела.
Я задумалась, что он мог от меня скрывать. Что-то, что он не рассказал мне о себе, подстегивало его решимость найти Стратоса и положить конец череде смертей, которая за ним тянулась.
Какое-то время мы не делали ничего, только сидели, глядя на погибший книжный магазин. Любопытные прохожие начали расходиться, и в какой-то момент возле лавки осталась только одна девушка, которая, как и мы, не решалась оттуда уходить.
– Ублюдок, – прошептал Олег.
Впрочем, я не стала обращать внимания ни на него самого, ни на ненависть, которая, казалось, исходила из самой глубины его существа. Вместо этого я продолжила изучать ту девушку. Ее плечи начали подрагивать от рыданий и отчаяния.
На вид ей было меньше тридцати лет, а волосы ее были собраны в удобный конский хвост. Она была одета с ног до головы в черное, что могло быть простым совпадением, однако я в этом сомневалась.
Моя уверенность в том, кем была эта девушка, крепла с каждой секундой.
Встав со скамейки, я подошла к ней. Олег остался сидеть, и я подумала, что это к лучшему.
Заметив мое приближение, молодая женщина поспешила стереть слезы, как будто ей вдруг стало стыдно, что кто-то увидел, как она плачет.
– Мне жаль, – промолвила я.
Она приняла мои соболезнования кивком головы, который развеял все сомнения, что у меня оставались. Мы стояли там, рядом друг с другом, созерцая катастрофу, произошедшую с книжным магазином. После нескольких минут молчания девушка издала тихий, почти неслышный вздох. Я восприняла его как приглашение и решила этим воспользоваться.
– Меня зовут Грета.
Она кивнула, и у меня возникло ощущение, что ей на спину кто-то не церемонясь взвалил каменную плиту весом в несколько сотен килограммов, придавив ее меланхолией и одиночеством.
– Росио, – представилась она и указала рукой на книжный магазин. – Он был моим отцом. – Сказав это, она на меня даже не взглянула, ограничившись тем, что произносила вслух неопровержимый факт, будто ей просто нужно было дать ему выход – и неважно, кто ее услышит. – Этот магазин был делом всей его жизни, – добавила она. – Он всегда говорил, что ждет не дождется выхода на пенсию, но я убеждена, что на самом деле его приводила в ужас перспектива покинуть это место.
Слезы, беззвучные и крупные, полились из ее глаз. Мне вдруг стало неловко от того, что эта девушка мне так доверилась, но я ведь ей не навязывалась: если она решила поделиться со мной этими откровениями, то только потому, что сама этого захотела. Возможно, она даже нуждалась в этом, чтобы выпустить свою боль.
– Знаете, он ведь был очень популярным. Библиофилы и читатели со всего мира знали его, уважали и заходили сюда всякий раз, как бывали в городе, чтобы заключить сделку или просто поздороваться. Среди его поклонников был даже сам Реверте.
У меня возник соблазн спросить, какого Реверте она имела в виду, впрочем, мне показалось, что вряд ли существуют какие-то варианты, кроме самого очевидного. Вместо этого я сделала вдох и сформулировала мысль, над которой уже какое-то время размышляла.
– У нас с ним была назначена встреча. Было одно дело.
– Вы знали моего отца?
– Нет, но как раз сегодня собиралась с ним познакомиться. Я собиралась продать ему один старинный экземпляр для его клиента.
Вдруг перестав плакать, девушка взглянула на меня с подозрением. Наверное, ей показалось, что я поступила бесчувственно, подойдя к ней, когда случилось такое горе, но было уже поздно. Мы обе это понимали, и нам лишь оставалось