Я как-то пытался объяснить Егору принцип действия SQR (SubQuantRing): в момент электромагнитного импульса потенциалом от 2,7 до 4,8 × 10^48 Дж. – побольше, чем у иных сверхновых и некоторых магнетаров при смещении поля и перестроении магнитных линий! – внутри кольца происходит…и вот тут, как бы удивительно ни звучало такое в отношении практически применяемого изобретения, мнения ученых о сути феномена расходятся. Образуется пузырь вырожденного пространства, внутри которого звездолет перемещается мгновенно в любую точку Вселенной? Происходит фазовый переход между кварк-глюонной плазмой и адронной материей – и обратно? Тысячи тонн металлических сплавов с заключенной внутри живой плотью преобразуются в универсальную бинарную субквантовую волну, которая компактифицируется до отрицательных величин массы, а потом снова разворачивается в четырех изменениях заданной точки пространства? Кажется, предпочтение отдавалось последнему объяснению, хотя, возможно, что правильными были все три, или же существовало какое-то четвертое, еще не завоевавшее внимания научного общества: обычно дискуссия на эти темы велась на языке, понятном лишь десятку – другому людей во всем населенном мире, а я утешал себя тем, что отважные летчики, капитаны и космонавты – первопроходцы прошлого тоже вряд ли могли бы разложить формулами все процессы, приводящие в движение моторы их самолетов, кораблей и ракет.
Дальность субквантового прыжка напрямую зависит от накопленного энергопотенциала, поэтому совершенствование SQR-двигателей шло в области увеличения возможности аккумулирования и мгновенного преобразования в импульс энергии, полученной от трансформации мю-каппа-мезонов – частиц экзотической темной материи с отрицательной плотностью массы. Их аккумулировали, притягивая из пространства, чаши сотен вакуумных ловушек, установленных на кольце двигателя: похоже на то, как водить наэлектризованным эбонитовым стержнем в очень пыльной комнате. Темп накопления энергии при этом прямо пропорционален скорости движения корабля, однако очень много зависит от технологичности улавливающих и преобразующих устройств: как ты помнишь, «Заре» в 1998-ом приходилось восемь недель заряжаться для прыжка на сто световых лет, а Чен, Ливингстон и Ковальски, во время путешествия на «Чайке» к квазигалактике Большого Пса, разгонялись по две с половиной недели, чтобы прыгнуть на девять тысяч.
Навигационная стратегия «Эволюции» предполагала совершение двух субквантовых переходов в неделю по пять миллиардов световых лет каждый, при маршевой скорости между прыжками в 0,92с. Но и это был не предел; совершенство SQR-технологий Земли достигло степени столь высокой, что, воплотившись в «Эволюции», не могло само для себя определить этих пределов. Существовали расчеты, согласно которым критическая нагрузка на энергетические и ходовые системы была эквивалентна прыжку примерно на 21,8 миллиарда световых лет; однако при всей головокружительности таких цифр, дело было вовсе не в расстоянии, а в том, что сила импульса при подобном переходе равнялась бы совокупной энергии пары сотен, а может, и тысяч квазаров, продуцированной за миллионы лет, иными словами – тяготела к бесконечной величине. Что в таком случае может статься не то, что с экипажем и кораблем, но с пространством и временем, с самой материальной структурой мироздания, предсказать не брался никто. По сути, человечество создало самый потенциально опасный и разрушительный объект в изученной нами Вселенной, и я не уверен, что кто-то в полной мере это осознавал, пребывая в воодушевлении от масштабности целей и поражающих воображение возможностей их достичь.
Мы словно оседлали волка Сколля, готового схватить Солнце, и через радужный мост поскакали купаться на речку.
Собственно, именно из-за колоссального энергетического потенциала «Эволюции» точка старта была отнесена на 5 астрономических единиц по вертикальной оси от эклиптики нашей системы. В момент энергетического импульса и входе звездолета в субквантовое состояние в окружающем пространстве образуется эффект, схожий со всплеском на водной поверхности, когда в нее врезается прыгнувший с вышки ныряльщик, и чем выше прыжок, чем упитаннее ныряльщик, тем этот всплеск сильнее: возмущается нейтринное поле, концентрическими кругами расходятся гравитационные волны, эйнштейновское «жуткое взаимодействие» квантов заставляет трепетать пространство и время от края до края суперкластеров и местных скоплений, а на долю мгновения образовавшаяся в пространстве воронка может втянуть вслед за кораблем случайно оказавшиеся рядом метеор или спутник. Примерно тем же эффектом сопровождается и выход из прыжка: мощный выброс энергии, электромагнитный импульс, свивается разорванная экзотическая материя, а тот самый захваченный по случаю спутник вылетает абы куда почти со скоростью света, и попади он в планету или, тем паче, в звезду – катастрофы не миновать. Для «миллионников» условно безопасную зону входа и выхода в свое время экспериментально определили в 2 астрономические единицы; «Эволюция» была ныряльщиком, помассивнее многих, а потому даже для первого прыжка на 2,4 миллиона световых лет точку старта отодвинули на расстояние, более чем вдвое против обычного.
– Контакт, – прозвучал в наушниках голос Зойки. – Мы внутри, стыки держат, энергоприводы консолидированы через три…два…один…готово! Плановый потенциал в 15 % мощности подтверждаю.
Оперативный план полета от момента старта с Луны и до первого миллиардного прыжка предусматривал, что мы уходим от Солнца с неполным энергозапасом, достаточным, чтобы достичь межгалактической станции «Андромеда-1»; там, на самом дальнем форпосте человечества в космосе, «Эволюция» пополнит энергию примерно до половины ёмкости расчетного потенциала, после чего, более не останавливаясь, отправится в неизвестность…
…В здешнем небе разглядеть чуть размытую светящуюся точку Туманности Андромеды почти невозможно: газовый смог и оранжевое свечение над ночным городом превращают небо в слепую серую пустошь, где сквозь пепельный слой дыма и облаков пробиваются только самые упрямые звезды. Но мне и их достаточно, чтобы найти нужное место на небосклоне: от Полярной звезды к югу, через неразличимую Кассиопею, к почти невидимому четырехугольнику Пегаса – словно время стерло ориентиры, как древние фрески, словно я перенесся на сотни миллиардов лет вперед, в умирающий космос – и вот эта точка на южной стороне неба, где за миллионы световых лет отсюда вращается величественная звездная спираль иной галактики. Мы с тобой, Нина, привычны к чудесам пространства и времени; и, хотя это и невероятно, но иногда, глядя в ночное небо, я хочу верить, что и сейчас где-то там несется сквозь космос «Андромеда – 1» …
Никто из нас не был здесь до того, хотя, конечно, все знали о первой и пока единственной в истории человечества межгалактической станции, видели ее и на фотографиях, и в телевизионных программах; однако впечатление, произведенное этим потрясающим инженерным чудом человеческой мысли воочию, превзошло все заочные ожидания.
«Андромеда – 1» находилась на самом краю северного галактического рукава, на расстоянии в 5000 астрономических единиц от ближайшей звезды: висящая в черной пустоте космоса огромная прозрачная сфера, охваченная мощными ободами четырех внешних колец, наполненная теплым золотистым свечением, будто сосуд светоносного мёда. Внутри сферы сплетались штрихи