– Я Гудрун Эриксдоттир, – произносит она. Её голос звучит, как напев. – Приветствую вас на «Андромеде-1»!
Семь лет назад пятнадцать отважных ученых-первопроходцев прибыли на межгалактическую станцию в двух с половиной миллионах световых лет от Земли; семь лет спустя четырнадцать из них по-прежнему оставались здесь, причем одиннадцать, включая и лидера станции, космолога Гудрун Эриксдоттир, ни разу не возвращались на родную планету.
– Неужели вы не скучаете по дому? И вам здесь не одиноко, в такой немыслимой дали? – спрашивает Лили.
– Можно думать, что мы в миллионах световых лет от дома, а можно – что вся Вселенная и есть наш дом, – улыбается Гудрун. – И тогда ты нигде и никогда не будешь чувствовать себя одинокой.
Мы сидим на широкой круглой площадке открытой библиотеки, служащей общим залом, в самом центре прозрачной сферы полутора километров в поперечнике; понятия верх и низ определяются тут относительно установки искусственной гравитации, занимающей обширные области машинного блока, подернутого полупрозрачным и серым. Среди тонких линий силовых балок и паутины лестниц поднимаются и спускаются люди в светлых комбинезонах, словно парят между палуб и решетчатых переходов. Некоторые сегменты станции затемнены: наверное, это приватные зоны, где отдыхают после работы; за полупрозрачной стеной под невидимыми струями инфракрасного душа изгибается девичий силуэт; некоторые сегменты светятся изумрудным и теплым, иные холодным и красным; живым и ярким, как весенняя зелень, сверкает вверху полукруглая оранжерея.
Стремительно и азартно мелькают фигуры в просторном спортивном зале; гирлянда разноцветных огней, протянувшаяся под нами почти через всю сферу, сверкает, как капли росы ранним солнечным утром, нанизанные на невидимой паутине. Из любой точки станции виден космос: или почти беззвездная межгалактическая тьма, или грандиозный сияющий диск Андромеды.
– Довольно рискованный эксперимент, вот такая прозрачность конструкции, – замечает Али. – Не опасаетесь космической клаустрофобии?
Ты помнишь, конечно, каким неожиданным для первых исследователей дальнего космоса оказалось это парадоксальное и зачастую очень опасное психическое состояние: ощущение запертости в бесконечности межзвездных пространств, когда на квадриллионы километров вокруг есть только вакуум, а свет от ближайшего солнца идет долгие годы. Человек воспринимает открытыми земные пустыни, океаны и степи, так устроено наше восприятие мира; но окружающая со всех сторон невообразимая черная пустота порой ощущается, как узилище. Поэтому, как ни странно, пребывание в закрытом контуре космического корабля больше защищает от такого специфического вида клаустрофобии, чем постоянно открытые иллюминаторы, в которые неделями напролет бесстрастно смотрит пустота бесконечности.
– Вся наша станция – один сплошной рискованный эксперимент, – добродушно смеется Карл Густафсон. Он врач и биолог; у него очки в толстой оправе, большая рыжая борода, и рядом с Гудрун он походит на добродушного гнома или горного короля.
– Вот, например, в отношении космической клаустрофобии оказалось, что утверждение о провоцирующем действии открытых пространств верно только в том случае, если человек время от времени возвращается на Землю; нас здесь сейчас тридцать восемь, и никто за последние три года не был на нашей планете. Когда мы принимаем научные группы, а порой на станции собирается человек сто или больше, то, если попросят, меняем прозрачность сферы. Но знаете, обычно не просят. А еще кто-нибудь обязательно остается здесь, с нами. Например, полгода назад к нам присоединился один довольно известный поэт из неоромантиков.
– Вот как? – удивляется Айхендорф.
– Да, работает в группе космологов. На станции есть место людям разных ремесел и интересов: конечно, большинство из нас ваши коллеги – астрофизики, инженеры, физики, астрономы. Есть биологи и антропологи; есть философ. Садом и огородом мы занимаемся вместе, но это, конечно, не для пищевой автономии – так, уступка человеческому, напоминание о доме. Некоторым это все еще нужно.
Земля под корнями трех яблонь рассыпчатая и масляная на ощупь. Зеленые листья кажутся особенно яркими на фоне черноты за пределами сферы.
– Вечная звездная ночь – идеально для творческого вдохновения!
Поэта неоромантика зовут Пауль. Он и в самом деле известен и, вероятно, хорош: Лили, Генрих и Зойка смотрят на него с восхищением.
– Кроме меня здесь еще два художника и писатель, – говорит Пауль. – Мы помогаем ребятам, которые занимаются космогонией, строить гипотетические модели происхождения мира: еще Новалис сказал, что поэт постигает природу не менее глубоко, чем разум ученого; без воображения не открыть Очарованных Кварков, отрицательной массы, не говоря уж о том, чтобы постичь безвременье и бесконечность. Хотите яблок?..
И нам насыпают небольшую корзину маленьких крепких зеленых яблок – они как будто светятся изнутри, – а еще дарят бутылку золотистого фруктового вина; мы единогласно решаем открыть ее, когда достигнем края Вселенной.
Ни на лестницах, ни на словно парящих в воздухе палубах нет ограждений; только пространства лабораторий и жилых секций разделены меняющими цвет и прозрачность панелями, но общественные зоны совершенно открыты, и люди спокойно ходят по краю над головокружительной высотой.
– Мы привыкли, – объясняет Гудрун. – Мы уже во многом другие.
Она удивляется выбору нашего экипажа для экспедиции к краю Вселенной. Очевидно, что лететь должна была команда Богуславы Римской, знаменитого лидера «Персея-2»: ее экипаж вместе уже больше двадцати лет, ходят на «Персее-2» с момента его постройки, у них десятки «миллионных» полетов – за семь лет только к «Андромеде-1» сделано больше десяти рейсов, не считая исследовательских экспедиций, и несколько абсолютных рекордов: 29 субквантовых переходов и 50 миллионов световых лет, покрытых во время исследования межгалактического пространства.
– Только не принимайте, пожалуйста, это лично.
– Не принимаем, – заверяю я. – Но таково было решение Старика.
– Таков был его совет, – мягко поправляет Гудрун. – И на его основе решение приняла Академия.
– А вы разве не следуете советам своего ICU?
– Его зовут Себастьян, – сообщает нам Мари-Клод. – Мы не спрашиваем его советов, мы принимаем к сведению те его расчеты, которые не можем выполнить самостоятельно.
Мари-Клод – кибернетист «Андромеды – 1»; ее кожа черная, как сам космос, а глаза яркие, будто звезды.
– Себастьян имеет постоянный доступ